Akademik

        направление идеалистич. философии последней трети 19 — 1-й трети 20 вв., пытавшееся решать осн. филос. проблемы исходя из односторонне идеалистич. толкования учения Канта. Возникло в 60-х гг.; его расцвет относится к 1890—1920-м гг., когда оно господствовало в ряде нем. университетов и распространилось во Франции (Ш. Ренувье, О. Гамелен, Л. Брюнсвик), России (А. И. Введенский, С. И. Гессен, И. И. Лапшин и др.) и др. странах. В 20-х гг. с появлением новых направлений бурж. философии (философия жизни, неогегельянство, экзистенциализм) Н. постепенно утрачивает влияние. Гл. организац. центры Н.— журн. «Kantstiuiien» и «Кантовское общество» («Kantgesellschaft», осн. в 1904, распущено нацистами в 1938, воссоздано в 1947).

        Н. в широком смысле включает все школы, ориентирующиеся на «возвращение» к Канту: физиология, направление (Ф. А. Ланге, Г. Гельмгольц); психология, направление, развивавшее взгляды Я. де Фриза и его школы (Л. Нельсон); реалистич. направление (А. Риль, О. Кюльпе, Э. Бехер); марбургскую школу (Г. Коген, П. Наторп, Э. Кассирер и др.); баденскую школу (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Э. Ласк). К Н. в строгом смысле обычно относят лишь первое и два последних направления.

        Выдвинув лозунг «следует вернуться назад к Канту» (Liеbmann O., Kant und die Epigonen, B., 19122, S. 109), H. усматривало осн. достижение кантов-ской философии в обосновании положения, согласно которому формы наглядного созерцания (пространство и время) и рассудка (категории) суть функции познающего субъекта, а гл. ошибку — в признании объективности «вещи в себе»; возникающее отсюда противоречие «разрешается» сведением в Н. «вещи в себе» к «предельному понятию опыта» — негативному «понятию совершенно проблематичного нечто», которое принимается за причину явлений (см. Ф. Ланге, История материализма, пер. с нем., т. 2, К. — Хар., 1900, с. 35). Марбургская школа истолковывала «вещь в себе» как задачу: объект познания не дан, но «задан» — как задаётся математич. функцией числовой ряд и каждый из его членов. В трактовке баденской школы «вещь в себе» вообще теряет смысл: «...Бытие всякой действительности должно рассматриваться как бытие в сознании» (Риккерт Г., Введение в трансцендентальную философию. Предмет познания, пер. с нем., К., 1904, с. 84).

        ?. ?., ?. выступает как критика Канта «справа», т. е. с позиций более последоват. идеализма. Отказ от кантовского понимания «вещи в себе» привёл к укоренению объекта в самом мышлении. Гипертрофированную активность мышления представители Н. превратили в источник сущностных определений самого бытия, толкуя её как деятельность по конструированию культуры в целом. Так, марбургская школа разрабатывала трансцендентальный метод как учение о конструировании мышлением объектов культуры (науки, этики, искусства, религии). Однако «антиметафизич.» тенденция, унаследованная Н. от Канта и позитивизма 19 в., не позволила ему пойти по пути Гегеля и восстановить его абсолют как основу всего бытия, в том числе бытия культуры. С др. стороны, Н. отвергает и субъективизм, вытекающий из односторонне понятой активности мышления. Если баденская школа решает это противоречие путём признания объективности ценностей, которые хотя и не существуют, но «значат», то марбургская школа, в противоречии со своими исходными установками, вынуждена прибегнуть к допущению бога (Коген) или логоса (Наторп) как объективной основы бытия, мышления и нравственности.

        Н. было связано с явлениями кризиса методологич. оснований естеств. и историч. наук 19 в., который получил выражение в физиология., а затем физич. идеализме и критике историч. разума (В. Дильтей). Н. широко использовало кантовскую идею отрицания объективной закономерности природы и выведения познания из субъекта, из самого мышления с его «априорными» законами развития. Именно эта идея легла в основу истолкования «логики чистого познания» в марбургской школе и «логики наук о культуре» в баденской школе. Последняя концепция была связана с идеалистич. интерпретацией историч. науки и противопоставлением её идеогра-фич. метода номотетич. методу естествознания.

        Реакцией на марксистский науч. социализм были зтич, социализм неокантианцев марбургской школы и отрицание законов обществ. развития и социализма в учении баденской школы. В кон. 19 — нач. 20 вв. идеи Н. использовались для ревизии филос. основ марксизма, став методологич. базой ряда идеологов II Интернационала (М. Адлер, Э. Бернштейн, К. Фор-лендер). Н. оказало большое воздействие на бурж. политэкономию (Р. Штаммлер), социологию (М. Вебер), правоведение. Влияние Н. прослеживается в течениях совр. бурж. философии, в особенности в разработке учения о ценностях (аксиологии); его отзвуки заметны в идеологии нем. социал-демократии.

        Богомолов А. С., Нем. бурж. философия после 1865 г., М., 1969; Бакрадзе К. С., Избр. филос. труды, т. 3, Тб., 19732; Бурж. философия кануна и начала империализма, М., 1977, гл. 2; Кант и кантианство, М., 1978; Muller-Freienfels R., Die Philosophie des 20. Jahrhunderts in ihren Hauptstromungen, ?T1] l, B., 1923; Ritzel W., Studien zum Wandel der Kantauffassung, Meisenheim/Glan, 1952; Noack H., Die Philosophie Westeuropas [im zwanzigsten Jahrhundert], Basel—Stuttg., 1962; Meyer H., Abendlandische Weltanschauung, Bd 5, Paderborn—Wurzburg, 1967s; см. также лит. к статьям Баденская школа, Марбургская школа, Винделъбанд, Коген, Наторп, Кассирер, Риккерт. А. С. Богомолов.

ряд течений бурж. философии, возникших во 2-й пол. 19 в. и являющихся попыткой развить и преобразовать трансцендентальную философию Канта; наиболее полно Н. выразилось в реформировании кантовской гносеологии для методологич. обоснования науч. знания (культуры в целом как системы знаний).

Н. пережило несколько этапов: период зарождения (60–70-е годы 19 в.), связанный с именами Либмана, Ф. Ланге, Гельмгольца; период расцвета (90-е годы 19 в. – 20-е гг. 20 в.), когда Н. возобладало в ряде нем. ун-тов и его влияние распространилось далеко за пределы Германии; период упадка (с 30-х годов до окончания 2-й мировой войны), связанный с фашистской реакцией против бурж. либерализма, нашедшего в Н. свое теоретич. обоснование. В послевоен. период Н. возрождается в формах, опосредствованных влиянием неогегельянства, феноменологии и др. совр. течений бурж. философии.

Направления, существующие в русле Н., развились из различных интерпретаций кантовской философии, из ее противоречивых положений. 1. Физиологич. направление (Гельмгольц, Ланге), к-рое пыталось осмыслить учение Канта об априорных формах сознания на основе достижений физиологии органов чувств, превращая априорность в единство психофизич. организации познающего субъекта. 2. Психологич. направление (Корнелиус, Нельсон), в отличие от др. направлений Н., пыталось истолковать учение Канта психологически, интерпретируя субъект познания как эмпирич. субъект. 3. Реалистич. направление (Риль, Кюльпге), сохраняющее "вещь в себе" в качестве предпосылки познавательного процесса и критикующее метафизику; наиболее близко к традиционному пониманию Канта. 4. Трансцендентально-логич. направление (марбургская школа – Коген, Наторп, Кассирер, Ластвиц, Р. Штаммлер, Форлендер, Штаудингер, Штадлер и ряд теоретиков 2-го Интернационала – К. Шмидт, М. Адлер, Бернштейн и др.). 5. Трансцендентально-психологич. направление ("неофихтеанство", "юго-западная", или баденская школа, – Виндельбанд, Риккерт, Ласк, И. Кон, Христиансен, Мюнстерберг и др.). Из этой школы вышли Баух и один из лидеров неогегельянства Кронер. Как неокантианцы начинали философскую деятельность Фолькельт и Либерт, а также Н. Гартман и Хейдеггер. В России непосредственными последователями марбургской школы были В. Сеземан, В. Савальский, а баденской – С. Гессен, Новгородцев, Кистяковский.

Во Франции Н. выступило в форме неокритицизма (см. Ренувье).

Призыв "назад к Канту", провозглашенный Либманом (см. "Kant und die Epigonen", Stuttg., 1865) и ставший знамением эпохи, представители различных школ Н. трактуют как формулу отказа от объективного историзма Гегеля, в качестве действенного оружия против к-рого рассматривается трансцендентализм Канта. Однако гносеология Канта для них является лишь отправным принципом – интерпретируя Канта, они так или иначе реформируют его учение. Так, по мнению Когена, "...понимание основных понятий (системы Канта) не только и не столько было потеряно, сколько никогда не было достигнуто" ("Logik der reinen Erkenntnis", В., 1902, S. VII).

Прежде всего реформе в Н. (за исключением реалистического направления) подверглась центральная схема кантовской гносеологии – противопоставление трансцендентального субъекта трансцендентному объекту ("вещи в себе"). Такое противопоставление приводит у Канта к тому, что формы отношения познающего субъекта к миру, т.е. априорные формы чувственности, рассудка и разума, выступают как способности субъекта (сколько бы Кант ни настаивал на их трансцендентальном характере) и, т.о., ведут к субъективизму и психологизму. Переосмысление отношения знания и объекта совершается в разл. направлениях Н. по-разному. Нельсон показал, что трактовка субъекта как эмпирического неизбежно низводит понятие опыта до уровня психологич. переживания. Коль скоро так понимаемый внутр. опыт берется как непосредственно исходное, то становится очевидной невозможность выдвинуть к.-л. объективный критерий соотнесения субъекта с объектом, а значит, и невозможность теории познания. В двух центральных направлениях Н. – марбургской и баденской школах – реформация кантовского учения идет по противоположному руслу: в их философии субъект выступает как безличный процесс развития культуры, т.е. как самополагание человеч. разума. Идея такого построения была подсказана трансцендентализмом Канта, но воплощение ее в систему потребовало коренной реформы классич. кантианства. Отказ от кантовского понятия "вещи в себе" требовал обоснования объекта в самом субъекте, но причем так, чтобы сущностные определения последнего были бы критерием объективности. С др. стороны, вместе с отпадением "вещи в себе" различение чувственности, рассудка и разума теряет свою принципиальность; активность рассудка, полагающего, по Канту, форму, но не содержание знания, приобретает в этих школах значение метода обоснования историч. реальности вообще. Поэтому история отождествляется в Н. с культурой, а разработка проблем философии культуры носит подчеркнуто логико-гносеологич. характер, в отличие, напр., от направлений философии культуры.

Решительно борясь против психологизма в философии, марбургская школа стремилась истолковать бытие как содержание логич. формы, при этом, согласно трансцендентальному методу, была вынуждена не противопоставлять его субъекту познания, а рассмотреть внутри него, в области трансцендентального. Такое бытие марбуржцы нашли в науке, рассматривая ее как объективно-упорядоченную форму человеч. культуры вообще; т.о., введенный ими термин "ориентирование на науку" означал не что иное как "соотнесение с объектом". Разум выступает здесь производным от науки, а именно ее методом, но сам метод оказывается логич. основанием науки. Источником этого логич. круга является абсолютизация разума, но не прямо, а через абсолютизацию понятия науки. В этой абсолютизации марбуржцы усматривают свое отличие от Гегеля (см. П. Наторп, Кант и Марбургская школа, в сб.: "Новые идеи в философии", СПБ, вып. 5, 1913, с. 117–21). Абс. мышление оказывается здесь десубстантивировано, и возникает задача сконструировать его из него самого, ограниченная условием, что мышление дано только в форме науки (ориентировано ею). Упразднение "вещи в себе" как источника аффицирования чувственности превращает мышление в единств. определение объекта: "Только само мышление может породить то, что может быть обозначено как бытие" (Cohen H., Logik der reinen Erkenntnis, S. 67). Иными словами, метод построения объекта становится самим объектом, а логика развертывания мысли – логикой действительности. Само определение культуры как имманентной логики созидания объектов, к к-рым относится и сам человек с его сознанием (см. П. Наторп, Кант и Марбургская школа, с. 98), вытекает из понимания мира не в его вещной действительности, не как "factum", а как процесса становления, "fieri". С этой т. зр. само противопоставление субъекта и объекта в гносеологии лишается содержания, упраздняется в понятии объекта как гипотезы, проблемы, вечного "икса". Но если объект есть становление, значит познание его (т.е. логическое определение объекта) не включает в себя его вещного определения, а лишь формулировку его как своей задачи. Таков смысл понимания марбургской школой "вещи в себе" как предельного понятия. Движение объекта изначально логизируется, оборачивается чистой логикой, "логосом", разумом, "ration" (там же, с. 99), к-рый "замещает" понятие бытия. Однако у них этот логос – не гегелевская абс. идея, а принцип логич. созидания (das Princip des Ursprung), в к-ром мышление тождественно объекту, ибо объект им порождается. Поскольку "творческое созидание" как логич. начало есть объективация человеч. сущности в факте науки и в этом только смысле объект, постольку логика (закон) этого объекта есть логика не предмета, но теоретич. деятельности, и притом "чистой". Т.о., попытка марбургской школы построить "безобъектную" гносеологич. теорию человеч. деятельности оказалась еще одной разновидностью субъективизма. Однако в поздних работах руководителей марбургской школы предпринимаются попытки преодолеть этот субъективизм, но тем самым нарушаются строгие предписания критич. метода. Так, у Когена ("Die Religion der Vernunft aus den Quellen des Judentums", В., 1924) в качестве объективной предпосылки бытия, логики и нравственности выступает бог; у Наторпа ("Vorlesungen über die praktische Philosophie", Erlangen, 1925) также в противовес "антиметафизич." направленности центральных работ логос выступает абсолютной трансцендентной основой бытия. Т.о., иррациональное из "регулятивной идеи" превращается в абс. предпосылку, и строгая логистичность марбургского Н. (строгая именно в силу своей беспредпосылочности) не только не преодолевает противоречия философии Канта, но оказывается духовно родственной иррационалистич. тенденции в послеклассич. и совр. бурж. философии.

В этич. и социологич. работах основоположников марбургской школы – Когена и Наторпа, а также в трудах Штаммлера, Форлендера, Штаудингера и др. получила теоретич. обоснование концепция т.н. этич. социализма. Этика обосновывалась марбургской школой в соответствии с ее пониманием трансцендентального: практич. и теоретич. разум не противопоставляются один другому – они становятся лишь разными видами трансцендентального, т.е. логич., бытия. Как действующее существо человеч. индивид подчинен категории долженствования. Значит, история для него имеет существование в виде социального идеала. Этич. социализм и есть логика этич. бытия. Осуществление "свободы" – это самая логика процесса движения, регулируемая "социальным идеалом", это принцип, которому подчиняется движение человеч. истории. Соответственно, обществ. движения, классовая борьба суть лишь частные и неполные проявления этого принципа – стремления к социальному идеалу.

Социал-реформисты нашли в марбургской философии логич. обоснование своей программы. Влияние марбургского Н. на социал-демократич. реформизм 2-го Интернационала подробно охарактеризовано в кн. К. Форлендера "Кант и Маркс" (СПБ, 1909).

В отличие от марбуржцев, представители баденской школы Н. делают предметом исследования самый трансцендентальный субъект. Если первые начинают с отождествления объекта и его отображения в науке (в культуре) и тем отрицают проблему отношения субъекта и объекта, то баденцы ставят вопрос о том, как субъект осуществляет это отождествление. Позиция баденской школы Н. в первом приближении выглядит как восстановление в правах классич. кантовского гносеологич. дуализма. Однако проблема познания сразу же превращается в проблему обоснования человеч. культуры – совр. наука не может рассматриваться как фундамент. опора человеч. истории, потому что она не менее преходяща, чем любая др. область культуры (см. В. Виндельбанд, Прелюдии, СПБ, 1904, с. 99). Что же есть устойчивого в человеч. культуре, благодаря чему последняя объективируется? Кант обосновал невозможность трансцендентного объекта ("вещи в себе") как объекта познания. Тем не менее познание есть отношение субъекта к объекту. Однако именно потому, что они коррелятивны, необходимо нечто "третье" как предпосылка возможности самого этого отношения. Но это третье, поскольку оно есть предпосылка познания, должно стоять за его пределами, выступать как нечто первичное по отношению к логическому. Это "третье" Виндельбанд находит в понятии ценности, понимаемом в смысле фихтевского долженствования: ценность есть истина, к-рая "оправдывает" совпадение субъекта и объекта познания. Неудача, к-рую потерпел абс. субъективизм Фихте, привела баденцев к мысли построить систему категорий, заданную не субъективно, но объективно, т.е. предполагая гносеологич. отношение субъекта и объекта уже данным. Но поскольку первоначальность субъект-объектного отношения оказывается логически не обосновываемой, то под сомнение ставится сама возможность гносеологии. Риккерт старается осуществить гносеологич. систему, исходя из обеих составляющих – из объекта и из субъекта. Противопоставлением объективи- рующего и субъективирующего методов он показывает несостоятельность каждого из них как самостоятельного. Отсюда делается вывод, что противополагание субъекта и объекта есть опосредствованное отношение. Таким значительно более сложным путем Риккерт приходит к проблеме, уже поставленной Виндельбандом: как логически сконструировать структуру этого опосредствования, чтобы из нее вывести гносеологич. отношение. Внутри самого этого отношения открывается неразрешимое противоречие: с одной стороны, субъект и объект соотносительны ("имманентны") по самой принадлежности к этому отношению; с др. стороны, они взаимно трансцендентны, опять-таки по условию гносеологич. отношения. Субъект, начинающий с действительности, все равно – трансцендентной или имманентной ему, есть психологич. субъект, т.е. вещь среди вещей. Ему в философии Риккерта принципиально противопоставлен гносеологич. субъект, к-рый есть субъект чистой логич. формы, или категорий. Истина, или знание, отождествляется с миром логич. формы. Значимость, или ценность, как гносеологич. определение истины, есть собственно объективное, и в этом смысле трансцендентное определение. Однако в таком виде она выступила бы как метафизич. реальность. Отнесение же ценности к гносеологич. субъекту, для к-рого ценность выступает как суждение, – акт его активности, обращает истину вновь в психологич. реальность, хотя бы эта психология и была трансцендентальной. Риккерт, под несомненным влиянием марбургской школы и особенно Гуссерля, попытался определить акт суждения как чистую форму, к-рая конституирует значение или ценность. Эту форму он называет смыслом. Получается такая конструкция: область трансцендентного становится, как предпосылка, чисто формальной (а не действительной) – это область смысла. Из нее следует трансцендентальный субъект, к-рый посредством акта суждения преобразует смысл в субъектную форму – ценность (значение). Но тогда объект оказывается производным от ценностей, поскольку они выступают как долженствования. И снова оказывается неразрешенной проблема – как обосновать, что долженствование есть действительность, т.е. что оно трансцендентно, а не субъективно. Все попытки Риккерта решить эту задачу, выразившиеся в глубоком и тонком логич. анализе ее, оказались тщетными. Неразрешимость задачи единства субъекта и объекта, заключает он, есть плод логич. рефлексии. Они соединены дорефлективно. Но признание их дорефлективного единства есть совершенно некритич. позиция "детского", дотеоретич. переживания, "иррациональная" стадия [по иронич. характеристике Риккерта, "детский рай" (Kinderparadies) – см. "Gegenstand der Erkenntnis",3 Aufl.,1915, S. 301 ff. ]. Получается парадоксально-безвыходная ситуация: первонач. единство сознания и бытия, к-рое есть решение гносеологич. проблемы, остается перед входом в критич. философию. Последняя же самой своей логикой, к-рой она и отличается от "докритич." позиции, исключает решение осн. проблемы гносеологии.

Если у Риккерта неизбежность покинуть трансцендентальную позицию есть отрицат. результат, то у Ласка этот вывод следует из самого принципа построения системы категорий. В основание этого построения он кладет кантовское противопоставление содержания и формы, при этом отвлекается от деления трансцендентальной области на эстетику (учение о чувственности) и логику. Чувственность выступает у него содержанием по отношению к формам (категориям) бытия, последние образуют содержание по отношению к формам (категориям) ценностей. Но поскольку содержанием выступают категории чувств. бытия, постольку им могут выступить и категории бытия сверхчувственного – метафизические. Все дело лишь в том, чтобы они получили свое логич. оформление. Т.о., доведенная до предела Ласком крайняя формализация логич. позиции Н. обнаружила, что пафос борьбы против догматизма и метафизики, свойственный Н., был в основе своей ложным – Н. оказалось философией без позиции.

Несмотря на наметившиеся к 30-м гг. признаки кризиса Н., вызванного искусственностью и "сконструированностью" основ гл. направлений Н. и обнаруженного не только критикой со стороны Гуссерля, но и "самокритикой", Н. было далеко от заката, когда пришедшие к власти нацисты прекратили деятельность двух гл. организац. центров Н. – издания "Kantstudien" (осн. Файхингером в 1896) и Кантовского об-ва ("Kantgesellschaft", осн. им же в 1904). Возобновление деятельности обоих этих центров относится только к периоду после 2-й мировой войны: "Kantstudien" (с 1946); "Kantgesellschaft" (с 1947). Однако в наст. время "ортодоксальное" Н. фактически не сохранилось. По своей историч. судьбе Н. оказалось как бы рациональным обоснованием филос. "неизбежности" выхода в иррационализм (философская антропология, неогегельянство, философия культуры и т.д.).

Лит.: Münchener philosophische Abhandlungen, Lpz., 1911; Przywara Ε., Kant heute, Münch. – В., 1930; Ebbinghaus J., Kant und das 20 Jahrhundert, "Studium Generale", 1954, No 9. См. также лит. при ст. Баденская школа, Марбургская школа, Виндельбанд, Кассирер, Коген, Ланге, Ласк, Наторп, Нельсон, Риккерт.

    НЕОКАНТИАНСТВО — философское направление, возникшее в Германии и получившее широкое распространение в Европе между 1870 и 1920. Хотя тенденция ориентировать философию на Канта спорадически дает о себе знать еще в 1-й пол. 19 в. (см., напр.: Beneke F. E. Kant und die philosophische Aufgabe unserer Zeit, 1832, а также: Weile C. H. In welchem Sinn die deutsche Philosophie jetzt wieder an Kant sich zu orientieren hat, 1847), особенно концентрированно она выступает с кон. 1860-х IT. в программном сочинении О. Либмана “Кант и эпигоны” {Liebmann O. Kant und die Epigonen, 1865), рефрен которого: “Назад к Канту!” стал своеобразньм девизом для всего движения, а также в знаменитой “Истории материализма” Ф. А. Ланге (Lange F. A. Geschichte des Materialismus und Kritik seiner Bedeutung in der Gegenwart, 2 Bde, 1866).

    Исторической причиной возникновения неокантианства послужил разрыв и растущая пропасть между философией и естественными науками. Если 1-я пол. 19 в. стояла все еще под знаком немецкого идеализма, даже в послегегельянских явлениях распада последнего, то очевидный уже к середине столетия мощный рост естественных наук оспаривал права этого идеализма не только на познавательную, но и на мировоззрителъную монополию. Ничто в рамках мыслительных потенций университетской философии не указывало на возможность какой-либо продуктивной кооперации между Гегелем и, скажем, Г. Гельмгольцем; философия меньше всего способна была иметь дело с “бильярдными шарами” механики, наука меньше всего могла серьезно считаться с превращениями “абсолютного духа”. Налицо оказывалась двоякая угроза: научно несостоятельной философии, с одной стороны, и философски беспризорной науки — с другой. Понятно, что в свете абсолютных притязаний естествознания, его недвусмысленной готовности по-новому разыграть старый сценарий “Константинова дара” и стать престолонаследником агонизирующей религии вторая угроза представляла собой гораздо более серьезную опасность, чем первая, поскольку дело шло уже не о споре факультетов, а о жизненно определяющих ориентирах. Если опасность научно не фундированной философии лежала в ее открытости мистическим соблазнам, то опасность философски не защищенной науки заключалась в стихийных порывах наивно материалистического толкования. Не случайно поэтому, что внешним толчком обращения к Канту послужил т. н. “спор о материализме”, в результате которого непримиримость философии и естествознания должна была уступить место их союзу и даже органической связи, при условии, разумеется, что философская сторона представлена не метафизикой Гегеля, а критицизмом Канта (реабилитация Гегеля и равнение на него случится позже, в более зрелый, “марбургский”, период. См. Марбургская школа). Весьма симптоматично поэтому, что наиболее ранняя манифестация кантовского ренессанса имела место не в логике, а в физиологии и вошла в историю философии под вызывающим названием “физиологическое неокантианство”. Именно на почве физиологии, конкретнее, учения о специфической энергии чувств, была предпринята первая попытка интерпретации естественнонаучного материала в свете кантовской критики познания. Гельмгольц еще в 1855 подчеркивал общность оснований кантовской философии и современного естествознания (HelmfwhfH. Vortrдge und Reden, Bd. l. Braunschweig, 1884, S. 368), а О. Либман без всяких оговорок интерпретировал гипотезу И. Мюллера о строении сетчатки глаза как “физиологическую парафразу кантовской априорности пространства” (Zur Analysis der Wirklichkeit. Strassburg, 1911, S. 50) — линия, обобщенная в “Истории материализма” Ланге до фундаментального вывода, согласно которому априоризм Канта есть учение о “физическо-психической организации человека”.

    Фактором, определившим универсальные притязания неокантианства и его небывалый философский успех, бьшо противопоставление им себя не только стихийному материализму естествоиспытателей, но и всем разновидностям метафизического идеализма. X. Файхингер, автор знаменитой “Философии как если бы” и едва ли не самый энергичный организатор неокантианского движения (он основал в 1896 т. н. Kantstudien, а в 1904 “Общество Канта”), говорит о “сотнях философов, естествоиспытателей, теологов”, которых страх перед обеими названными крайностями “гнал в объятия Канта” ( Vaihinger H. Kommentar zu Kants Kritik der reinen Vernunft, Bd. l. Stuttg., 1922, S. 13). Это значит: именно в кантовском критицизме искали спасения как от “наивного реализма” физиков с их верой в “сами вещи”, так и от “наивного спиритуализма” метафизиков, гипостазирующих собственные мысли. В программном тезисе Э. Кассирера: “Мы познаем не предметы, а предметно” (Познание и действительность. СПб., 1912, с. 393) — отчетливо обозначена позиция, в той или иной мере исходная для всего направления. Но именно здесь и выявились сложности, лежащие в самом термине “неокантианство”. Вставал неизбежный вопрос об отношении этого философского движения к “самому” Канту, вопрос: в какой мере “кантианство” сочетаемо с приставкой “нео”? Некоторые критики (как, напр., И. Э. Эрдманн) ставили под сомнение правомерность самого понятия и требовали его проверки и оправдания для каждого отдельного случая, если уж “в одном случае не подходит “нео”, а в другом “кантианец”” (Erdmann }. E. Die deutsche Philosophie seit Hegels Tode. B., 1964, S. 764). Достаточно уже сравнить неокритицизм А. Риля с панметодологизмом Г. Когена в пункте истолкования вещие себе, чтобы воздать должное меткости этого требования; если Риль, для которого кантовская вещь “существует в строжайшем смысле слова “существование”” (Rieh! A. Der philosophische Kritizismus, Bd. l. Lpz., 1924, S. 552), может быть еще — пусть с массой оговорок — назван “кантианцем”, но никак не “нео”, то Коген, упразднивший не только “вещь саму по себе”, но заодно и “трансцендентальную эстетику”, может с полным правом быть назван “нео”, но уж никак не “кантианцем”.

    Т. о., возможность неокантианства, или возможность приложимости приставки “нео” к кантовской философии, зависела в первую очередь от понимания этой последней. “Всякий, кто хочет сделать какой-нибудь шаг вперед в философии, считает первейшей своей обязанностью разобраться в философии Канта” {Наторп П. Кант и Марбургская школа.— В сб. “Новые идеи в философии”, 5. СПб., 1913, с. 93). Среди необозримого множества интерпретаций кантовской философии в 19 в. выделяются три центральных направления, под которые можно в той или иной мере подвести неокантианство как таковое. Любопытна уже сама структура этих направлений, как бы расчленяющих трехчастную “Критику чистого разума” и базирующихся соответственно на каждой из ее частей. Первое направление, т. н. критический феноменализм, исходит из “трансцендентальной эстетики” с ее учением об идеальности пространства и времени и находит законченное выражение в философии Шопенгауэра. Из положения Канта о субъективности времени и пространства Шопенгауэр посредством введения малой посылки о пространственно-временном характере всяческого опыта заключает к “миру как представлению”. Параллельно осмысление “вещи самой по себе” как воли окончательно вывело кантовскую критику познания из круга вопросов о возможности математики и математического естествознашта, обрамив ее неожиданными горизонтами философии Упанишад и мистически истолкованного платонизма (эта линия — скорее “паракантианская”, чем “неокантианская” — нашла спорадическое продолжение у некоторых мыслителей, вроде П. Дойссем и X. Ст. Чемберлена).

    Вторая интерпретация, определившая профиль Бадепской школы неокантианства, делает своей точкой отсчета “трансцендентальную аналитику” Канта с ее учением о дедукции чистых рассудочных понятий. Этот труднейший раздел “Критики чистого разума” устанавливает разнородность и разграниченность элементов познания: эмпирически-апостериорного материала и рационально-априорной формы. Дальнейшая судьба кантианства оказалась и в этом случае довольно нетипичной. Э. Ласк, один из ведущих мыслителей школы, тончайшим образом ограничил логически рациональные права кантовской философии выдвижением иррационального момента в ней; форма понятия, по Ласку, лишь внешне логизирует чувственный материал, который продолжает внутренне оставаться иррациональным (Lask E. Die Logik der Philosophie und die Kategorienlehre, 1911). Здесь, как и в поздних рефлексиях Г. Риккерта, явно вырисовывается уклон в сторону “трансцендентального эмпиризма”; в линии, намеченной Ласком, особенное место занимает категория сверхчувственного и переживание трансцендентного — топосы, вполне мыслимые у Плотина, но совершенно немыслимые у Канта. (“Логика философии” Ласка перекликается в этом пункте с темой “логических переживаний” во втором томе “Логических исследований” Гуссерля.) Понятно, что и это толкование должно было с другого конца привести Канта ad absurdum.

    В третьем направлении, представленном Марбургской школой, отклоняются как первая, так и вторая интерпретации. Исходной точкой здесь оказывается “трансцендентальная Диалектика”, с которой, по мнению Г. Когена, главы школы, и начинается собственно критическая философия. Обеим первым частям “Критики чистого разума”, “трансцендентальной эстетике” и “трансцендентальной логике”, приписывается второстепенное значение (первой к тому же лишь историческое): понять Канта не исторически, а по существу, “из собственного его принципа” (П. Наторп), значит сосредоточить внимание на существенном и принципиальном; существенное же для Канта — трансцендентальный метод, цель которого — систематизация и логическое обоснование единства научного знания. В интерпретации марбургской школы критическая философия начинается с “основоположений чистого рассудка” и продолжается в “трансцендентальной диалектике”. Итогом такого прочтения оказалась радикальная идеализация учения Канта с приведением его на этот раз не к Шопенгауэру И не к Плотину, а к Гегелю.

    По силе влияния и авторитарности неокантианство не только оставило позади себя прочие современные ему философские школы и течения, но и вышло за рамки только философии в своих претензиях на роль некоего фундаментального мировоззрения, определяющего все без исключения области культурной и социальной жизни, вплоть до теологии, социологии и рабочего движения. Если среди всех “символических форм” культуры наибольшая зрелость и объективность отводилась научному познанию, то ведущая роль принадлежала, бесспорно, форме, определявшей критерии и значимость самого научного познания. Таковьм видело себя неокантианство, сумевшее в течение считанных десятилетий занять по отношению к современной ему культуре позицию, допускающую сравнение разве что с влиянием неоплатонизма на европейскую культуру от Августина до Фичино. Можно без преувеличения говорить о своего рода философской церкви, отождествившей себя с философией как таковой и присвоившей себе право отлучать от философии любые мыслительные усилия, держащие курс не на Каноссу кантовского критицизма, а на самостоятельность. В раскатах 1-й мировой войны, параллельно с концом старой Европы, этому философскому строю мысли суждено было уйти со сцены, освободив место новым и более отвечающим действительности воззрениям.

    Лит.: Бакрадзе К. С. Очерки по истории новейшей и современной буржуазной философии. Тбилиси, 1960; Богомолов А. С. Немецкая буржуазная философия после 1865 года. М., 1969; Hartmann E. von. Kritische Wanderungen durch die Philosophie der Gegenwart. Lpz., 1889: Windelband W. Präludien, 2 Bde. Tub., 1919; Hermann K. Einiuhning in die neukantische Philosophie. Halle, 1927; Ollig H.-L. Der Neukantianismus. Stuttg., 1979; Kähnke H. Ch. Entstehung und Aufstieg des Neukantianismus. Fr./M., 1986.

    К. А. Свасьян