Akademik

ХАЙДЕГГЕР

ХАЙДЕГГЕР: (Heidegger) Мартин (1889-1976) — нем. философ, один из крупнейших мыслителей 20 в. В 1923— 1928 — проф. Марбургского ун-та, с 1928 по 1945 — проф. Фрейбургского ун-та. Основные работы: «Бытие и время» (1927), «Кант и проблема метафизики» (1929), «Введение в метафизику» (1935), «Учение Платона об истине». «Письмо о "гуманизме"» (1947), «Путь к языку» (1959), «К делу мысли» (1969). Идейными источниками философии X. можно назвать неокантианство (Г. Риккерт), философию Ф. Брентано, философию жизни В. Дильтея, феноменологию Э. Гуссерля и М. Шелера, некоторые идеи протестантской теологии. Основные темы философии X.: критика массовой культуры и «технической цивилизации», преодоление метафизики и метафизического способа мышления, переосмысление вопроса о бытии, поиски языка, способного выразить бытийные феномены мира. В кн. «Бытие и время» показал, что многие идеи современной философии являются надуманными, и представил метафизику от Платона до Ф. Ницше в новом свете. Основной вопрос, который X. пытался решить всеми своими произведениями, — это вопрос о смысле бытия. Поиски бытия, предпринятые X., — одно из самых интересных событий в современной философии. Философ, мудрец, поэт, он пытался создать такой филос. язык, который был бы «домом бытия».
Настоящая эпоха — это, по X., эпоха забвения бытия. Начиная с Г. Галилея и Р. Декарта, господствующим способом познания мира становится представление, а последнее имеет дело только с сущим, а не с бытием. Сущее в целом берется теперь так, что оно лишь тогда становится сущим, когда поставлено представляющим и устанавливающим его человеком. Бытие сущего ищут и находят в представленности сущего. Представление — это уже не выслушивание присутствующего, это не раскрытие себя вещам, а схватывание и постижение. Представление есть наступательное овладение, опредмечивание. Это, по X., очень специфический вид отношения к миру, свойственный лишь европейской культуре и сложившийся в Новое время. В современной культуре господствует понимание истины как соответствия высказывания объекту и утрачено понимание истины как «несокрытости» (алетейи). Такое понимание было присуще древним грекам, которые отождествляли истину и красоту, истина — это истина бытия, в нее нужно всматриваться, вслушиваться, она звучит в языке поэзии, в картинах художников.
К такому пониманию бытия можно прийти только трансцендируя, выходя из самого себя, за привычки и навыки представляющего мышления, за сложившуюся в сегодняшней культуре картину мира. Не покорение природы, а открытие ее непотаенной сути, «приятие» ее в отличие от научного представления являются основой истинно человеческой установки. В таком приятии природа раскрывается как основа нашей жизни. «Высшее достоинство человеческого существования в том, чтобы беречь непотаенность, а тем самым и тайну всякого существа на земле».
В наших повседневных заботах мы привязаны к тому или иному конкретному сущему, словно бы затеряны в том или ином круге сущего, которое, хотя бы в виде тени, содержит в себе сущее как единство «целого». Но иногда это сущее в целом вдруг захватывает нас, напр., при настоящей скуке. Оно врывается, когда «берет тоска», глубокая тоска, бродящая в безднах нашего бытия, словно глухой туман, смещает все вещи, людей и тебя самого вместе с ними в одну массу какого-то странного безразличия. Этой тоской приоткрывается сущее в целом. Еще более отчетливо сущее как таковое захватывает человека в состоянии ужаса. Это фундаментальное настроение. Это не боязнь чего-то конкретного. Ужасу присущ оцепенелый покой. Хоть это ужас всегда перед чем-то, однако не перед этой конкретной вещью. Вдруг вообще делается жутко, все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Все сущее в целом подавляет нас, не остается ничего для опоры. Остается и захлестывает нас только это «ничто». Ужасом приоткрывается Ничто. В состоянии ужаса человек отшатывается от Ничто к сущему в целом. Человеческое присутствие означает выдвинутость в Ничто. Это выступление за пределы сущего в целом, трансцендирование. Не будь наше существо заранее выдвинуто в Ничто, мы не могли бы встать в отношение к сущему в целом, а значит, и к самому себе. Без выдвинутости в Ничто нет возможности вопрошать сверх сущего, за его пределы, нет возможности повернуться лицом к бытию; это выхождение к целостности сущего, к бытию, к свету бытия, в котором только и проявляется истинная суть человека.
Способность к трансцендированию помогает нам прийти к мысли, приближающей нас к пониманию бытия. Нужно сделать шаг назад из области только представляющей мысли в памятную («созерцающую, мыслящую») мысль. Это не простая смена установки. Требуемым шагом назад покидается сфера установок. Есть мысль рассчитывающего представления и мысль сердца.
Мышление (Denken) X. этимологически выводит из памяти (Gedenken), память — из благодарности (Dank), благодарность — из благоговения, молитвы (Andacht), и все это в конце концов — из др.-герм. слова «Gedanc», что означает и сердце, и душу. Мысль сердца X. употребляет в смысле первоначального значения слова Gedanc, которое в последние годы Б. Паскаль противопоставлял математической мысли. «Внутреннее и невидимое сферы сердца является не только более внутренним, чем внутреннее рассчитывающего представления, и потому более невидимым, но оно одновременно простирается дальше, чем область только изготавливаемых предметов. Только в невидимой глубине сердца человек расположен к тому, что является любимым, — к предкам, умершим, детству, грядущему».
С точки зрения X., представляющая мысль порождает мир как Gestell (костяк, постав), мысль сердца порождает мир как Geviert (мир четверицы). Вся философия X. — это поиски мысли сердца, поиски того языка, в котором звучит бытие. Только мысль дает через речь слово невыговоренному смыслу бытия. Бытие, полагает X., высветляясь, просит слова, оно всегда говорит за себя, позволяет сказаться экзистирующей мысли, дающей ему слово. Слово тем самым выступает в просвет бытия. Только так язык впервые начинает быть таинственным и, однако, всегда нами правящим образом. Язык есть язык бытия, как облака — облака в небе.
Язык не есть нечто внешнее, он не вытекает также из знакового характера. Он есть «просветляюще-скрывающее» проявление самого бытия. В нем важны не только произносимые слова, но и молчание, которое часто гораздо глубже проясняет смысл, чем болтовня. Даже речь незнакомого чужого языка — это не чистый звук, а слово, мы чувствуем его значимость. Между непонятным словом и акустически абстрактно схваченным звуком лежит пропасть сущностного различия.
Язык, считает X., могущественнее нас, это принуждение к речению. Не сам поэт, а музы говорят через него, не мыслитель силой ума создает свои конструкции, но услышанный голос бытия направляет его мысли. Изначальное речение (Sagen) сообщает о самом себе. Это есть одновременно и божественное и человеческое явление, проявление отношений, которые связывают существование с бытием.
Язык не есть первичное выражение мысли, чувства или воли, но он открывает то пространство, внутри которого человек способен соответствовать (entsprechen) бытию и его требованиям, его призыву (Аnspruch). Это изначальное соответствие и есть мысль. Обнаруживать (zeigen) — значит, по X., показывать, приводить к видимости. Но это обнаружение-показывание производно от старогерманского слова Sagan, что означает «говорить» (sagen). Образами изначального мышления являются «Dichtung» (поэзия, но не в смысле только поэзии, а творчества вообще) и «Denken» (мышление). Каждое слово, дающее нам ч.-л. существенное, есть проявление творчества, оно может осуществляться в поэзии, культе, мифе, законодательстве. Dichtung можно назвать первопоэзией, первоязыком исторических народов. Подлинное мышление всегда поднимается к творчеству как к первопоэзии. Размышлять — значит поэтизировать, и, кроме того, это не простой вид поэтизирования в смысле стихов или песни. Истинная речь есть первопоэзия (Sagen), из которой исходит вся поэзия и все искусства. Но поэзия ближе к изначальной речи, чем любой другой способ выражения. Только поэт схватывает самую суть отношений слова к вещи, в своих мечтах возносясь к небу и оставаясь при этом на земле. Это «между» является первичной меркой нашего существования.
Наша главная необходимость, по X., состоит в том, чтобы мы ощутили существо бытия как вызов нашей мысли, чтобы мы, прежде всего думая о нем, испытали, в какой мере мы призваны проторить хотя бы тропку для опыта бытия, и прокладывали бы ее через бывшее бездорожье. Надо готовить среди сущего те места для существа бытия, в которых бы оно заявляло о себе и о своем пребывании. Язык мостит здесь первые пути и подступы. Язык не есть просто выражение мысли, чувства и желания. Язык — то исходное измерение, внутри которого человеческое существо вообще впервые только и оказывается в состоянии отозваться на бытие и его зов и через эту отзывчивость принадлежать бытию. Эта исходная отзывчивость, в истинном смысле достигнутая, и есть мысль.
Только мыслящие и поэтизирующие являются хранителями языка, в котором звучит бытие. Поэтому человек должен жить поэтически на этой земле. Смертные, говорит X., живут, сохраняя в своей сущности четырехугольность (Geviert, в отличие от формально-технического существования, выражаемого установкой Gestell) — землю, небо, божественное и смертное. Живущие, т.о., развертывают себя четырехкратно — в спасении земли, в восприятии неба, в ожидании божественного и в провожании смертного. Поэтически жить — значит жить в простоте этого четырехугольника.
Основное состояние современного человека, заброшенного в этот мир, покоренный техникой, превращенный в склад полезных ископаемых и хранилище энергии, мир, в котором господствует язык публичности (язык рекламы, пропаганды и научно-популярной информации), — это состояние бездомности, которое весьма приблизительно Г.В.Ф. Гегель и К. Маркс пытались выразить через категорию отчуждения. А преодолеть бездомность можно, по X., только найдя свою родину — не в патриотическом, а в бытийно-историческом смысле. Близость к бытию — это и есть Родина человека. «В этой близости к нему выпадает, если вообще выпадает, решение о том, откажут ли и как откажут в своем присутствии Бог и боги и сгустится ли ночь; займется ли, и как именно, день священного; сможет ли с восхождением священного вновь начаться явление Бога и богов и как именно сможет... Только так, от бытия, начнется преодоление бездомности, в которой блуждают не только люди, но и само существо человека».
Влияние X. на современную философскую мысль, на литературу и поэзию, на культуру зап. мира в целом огромно, и осознание и анализ этого многообразного наследия далеки от завершения.

ХАЙДЕГГЕР:         (Heidegger) Мартин (26.9.1889, Мескирх, Баден,— 26.5.1976, там же), нем. философэкзистенциалист. В мировоззрении раннего X. слились различные тенденции идеалистич. философии кон. 19— нач. 20 вв.: феноменология Гуссерля и Шелера, философия жизни Дильтея, отд. мотивы диалектической теологии. В соч. «Бытие и время» («Sein und Zeit», 1927) X. ставит вопрос о смысле бытия, который, по его мнению, оказался «забытым» традиц. европ. философией. Пытаясь строить онтологию на основе гуссерлевской феноменологии, X. стремится раскрыть «смысл бытия» через рассмотрение человеч. бытия, поскольку только человеку изначально свойственно понимание бытия («открыто» бытие). По X., онтологич. основу человеч. существования составляет его конечность, временность; поэтому время должно быть рассмотрено как самая существенная характеристика бытия. X. стремится переосмыслить европ. филос. традицию, рассматривавшую чистое бытие как нечто вневременное. Причину такого «неподлинного» понимания бытия X. видит в абсолютизации одного из моментов времени — настоящего, «вечного присутствия», когда подлинная временность как бы распадается, превращаясь в последовательный ряд моментов «теперь», в физическое (по X., «вульгарное») время. Осн. пороком совр. науки, как и европ. миросозерцания вообще, X. считает отождествление бытия с сущим, с эмпирич. миром вещей и явлений.

        Переживание временности отождествляется у раннего X. с острым чувством личности. Сосредоточенность на будущем даёт личности подлинное существование, тогда как перевес настоящего приводит к тому, что «мир вещей», мир повседневности заслоняет для человека его конечность. Такие понятия, как «страх», «решимость», «совесть», «вина», «забота» и т. п., выражают у X. духовный опыт личности, чувствующей свою неповторимость, однократность и смертность. В дальнейшем, с сер. 30-х гг., на смену им приходят понятия, выражающие реальность не столько личностно-этическую, сколько безлично-космическую: бытие и ничто, сокрытое и открытое, основа и безосновное, земное и небесное, человеческое и божественное. Теперь X. пытается постигнуть самого человека, исходя из «истины бытия». Анализируя происхождение метафизического способа мышления и мировосприятия в целом, X. пытается показать, как метафизика, будучи основой всей европейской жизни, постепенно подготовляет новоевроп. науку и технику, ставящие своей целью подчинение всего сущего человеку, как она порождает иррелигиозность и весь стиль жизни совр. общества, его урбанизацию и омассовление.

        Истоки метафизики восходят, по X., к Платону и даже к Пармениду, положивших начало рационалистич. пониманию бытия, а также пониманию мышления как созерцания вечных идей, т. е. чего-то самотождественного и пребывающего. В противоположность этой традиции X. употребляет для, характеристики истинного мышления термин «вслушивание»: бытие нельзя созерцать, ему можно только внимать. Преодоление метафизич. мышления требует, по X., возвращения к изначальным, но нереализованным возможностям европ. культуры — к той «досократовской» Греции, которая ещё жила «в истине бытия». Такое возвращение, по X., возможно потому, что (хоть и «забытое») бытие всё же живёт ещё в самом интимном лоне культуры — в языке: «Язык — это дом бытия» («Platons Lehre von der Wahrheit», Bern, 1947, S. 61). При совр. отношении к языку как к орудию язык технизируется, становится средством передачи информации и тем самым умирает как подлинная «речь», как «речение», «сказание»; теряется та последняя нить, которая связывала человека и его культуру с бытием, а сам язык становится мёртвым. Поэтому задача «прислушивания к языку» рассматривается X. как всемирно-историческая; не люди говорят «языком», а язык «говорит» людям и «людьми». Открывающий «истину бытия» язык продолжает жить прежде всего в произв. поэтов; не случайно X. обращается к исследованию творчества Ф. Гёльдерлина, Р. М. Рильке, Г. Тракля, С. Георге. Свою «спекулятивную филологию» X. развивал в русле традиций нем. романтизма (Гамана, Новалиса, позднего Шеллинга), выражая романтич. отношение к искусству как хранилищу бытия, дающему человеку «защищённость» и «надёжность».

        В последние годы X. в поисках бытия всё чаще обращал свой взор на Восток, в частности к дзэнбуддизму (см. Дзэн), с которым его роднила тоска по «невыразимому» и «неизречённому», склонность к мистич. созерцанию и метафорич. способ выражения.

        Т. о., если в первых своих работах X. попытался построить филос. систему, то впоследствии он провозгласил невозможность рационального постижения бытия. В це-лом иррационалистич. философия X. является одним из острых проявлений кризиса совр. бурж. сознания.

        Holderlin und das Wesen der Dichtung, Mimch., [1937]; Kant und das Problem der Metaphysik, Fr./M., 195l2; Vom Wesen des Grundes, Fr./M., 19554; Holzwege, Fr./M., 19573; Was ist Metaphysik?, Fr./M., 19557; Unterwegs zur Sprache, Pfullingen, 1959; Vom Wesen der Wahrheit, Fr./M., 196l4; Nietzsche, Bd l — 2, [Pfullingen, 1961]; Erlauterungen zu Holderlins Dichtung, Fr./M., 197l4.

        Гайденко П. П., Экзистенциализм и проблема культуры. (Критика философии М. X.), М., 1963; Габитова Р. М., Человек и общество в нем. экзистенциализме, ?., 1972; Lowith К., Heidegger. Denker in durftiger Zeit, Gott., [I9602]; Sass H.-M., Heidegger-Bibliographie, Meisenheim am Glan, 1969; Marx W., Heidegger und die Tradition: eine problemgeschichtliche Einfuhrung in die Grundbestimmungen des Seins, Hamb., 19802.

        П. П. Гайденко.

ХАЙДЕГГЕР: (Heidegger)
Мартин (род. 26 сент. 1889, Мескирх, Баден – ум. 26 маяЭУб, там же) – нем. философ-экзистенциалист, с 1928 по 1945 – профессор во Фрайберге, затем в Брейсгау. Ученик и последователь Гуссерля, от которого он, однако, постепенно отходил все дальше и дальше. В основу своей философской системы Хайдеггер положил анализ человеческого существования. Результатом этого анализа было создание им т. н. фундаментальной онтологии, которая предполагает личность как целое (в сущности, непознаваемой) экзистенции человека, который, однако, сначала находит себя не в экзистенции, а в заброшенности. С точки зрения фундаментальной онтологии Хайдеггера практически необходимые в жизни человека вещи в пределах бытияв-мире выступают как «имеющиеся под рукой», а вещи, которые имеют для человека лишь теоретическое значение, которые только созерцаются, выступают просто как «наличные». Осн. вопросом метафизики является, по Хайдеггеру, вопрос: почему вообще есть сущее, а не ничто? На каком основании мы говорим о сущем, а не о ничто? Отвечая на этот вопрос, Хайдеггер примыкает к Кьёркегору. По мнению Хайдеггера, человек на своем опыте испытывает ничто гл. о. в переживании страха. Страх как состояние есть способ бытия-в-мире; то, перед чем возникает страх, есть ставшее бытием-в-мире; то, что боятся потерять, есть возможность бытия-в-мире. Взятое в его полноте, явление страха характеризует поэтому существование (человека) как фактически существующее бытие-в-мире. Существование – это забота, сущностью которой является забегание вперед. Забота априорна, т.е. всегда заранее заложена в любом фактическом отношении. Но к существованию принадлежит также и конец его самого – смерть. Существование берет на себя смерть, как скоро оно есть. Заброшенность в смерть раскрывается в явлении страха – тем самым мы снова стоим у самого начала, т.е. перед лицом ничто. Бытие есть бытие, направленное к смерти, но не бытие во времени, а бытие как время (см. Временность). С точки зрения этой философии человек, в отличие от вещей, не имеет сущности, в которой он мог бы выступить самостоятельным (см. также В-себе-бытие). «Его сущность не нечто самостоятельное, а нечто стоящее вне самого себя, экзистенция, задача которой – быть покорной бытию, чтобы подготовить ему (бытию) ограниченное и недостаточное, но исторически необходимое и требуемое место и дать возможность бытию прийти» (M. Mьller, Existenzphilosophie im geistigen Leben der Gegenwart, 1949). Хайдеггер полагает, что мышление в своем сказании поднимает вопрос о невыразимом в языке слове «бытие». Это «существенное мышление» есть «событие бытия», оно далеко от всякой готовой логики, от всякого искусства мышления, склонного только к размышлению о самом себе, вместо того чтобы следовать своему назначению: извлечь на свет бытие из его убежища. Человек – это существо, обитающее в мире, связанное в своем бытии с космосом и с др. людьми, существо понимающее, настроенное в своей глубочайшей основе, заботящееся об окружающем мире, пекущееся о людях и призываемое смертью к своей самой подлинной возможности бытия. Хайдеггер объединяет, т. о., учение об экзистенции Лютера и Кьёркегора, перенесенное в чистую посюсторонность, с исторической герменевтикой Дильтея, создает новое учение о смысле бытия и о сущности человека (см. Экзистенциализм). Философия Хайдеггера и созданная им необычная своеобразная терминология были сильнейшим толчком для современной мысли. Его философия открывает новый этап в истории европейского мышления (см. Европейская философия, Немецкая философия). Известнейшим учеником Хайдеггера являлся франц. экзистенциалист Жан Поль Сартр. Осн. произв.: «Die Kategorien- und Bedeutungslehre des Duns Scotus», 1916; «Vom Wesen des Grundes», 1929; «Kant und das Problem der Metaphysik», 1929; «Was ist Methaphysik?», 1930; «Platons Lehre von der Wahrheit», 1947; «Vom Wesen der Wahrheit», 1949; «Erlдuterungen zu Hцlderlins Dichtungen», 1950; «Der Feldweg», 1953; «Was heiЯt Denken?», 1954; «Vortrдge und Aufsдtze», 1954.

ХА́ЙДЕГГЕР: (Heidegger), Мартин (p. 26 сент. 1889) – нем. философ-экзистенциалист. Учился в иезуитской школе, изучал философию во Оренбургском ун-те под руководством Риккерта. В 1913 защитил дисс. "Учение о суждении" психологизме" ("Die Lehre vom Urteil im Psychologismus", Lpz., 1914). С 1916 работал в качестве ассистента Гуссерля. В 1923–28 – ординарный проф. философии в Марбургском, с 1928 – в Фрейбургском ун-тах. В 1933 – ректор Фрейбургского ун-та. В 1945 уволен за сотрудничество с нацистами.

В мировоззрении раннего X. слились три филос. тенденции: феноменология Гуссерля с ее интересом к логико-метафизич. проблематике, философия жизни Дильтея, пытавшегося интерпретировать бытие как иррационалистически понимаемую историю, и протестантская теология (см. Теология диалектическая). В попытке построить онтологию, поставить вопрос о смысле бытия (см. "Бытие и время"– "Sein und Zeit", опубл. в кн.: Jahrbuch für Philosophie und phänomenologische Forschung..., Bd 8, Halle/Saale, 1927, и "Кант и проблема метафизики" – "Kant und das Problem der Metaphysik", Bonn, 1929) X. исходит из феноменологии Гуссерля, но, в отличие от последнего, рассматривает интенциональность (направленность-на) не как характеристику сознания, но как способ бытия личности в целом. (Эта позиция была осуждена Гуссерлем.) Через рассмотрение человеческого бытия X. считает возможным по-новому решить вопрос о структуре бытия как такового; онтология, т.о., оформляется через антропологию. Но поскольку способом существования человеч. бытия является его конечность, т.е. временность, последняя рассматривается X. в качестве трансцендентальной, структуры бытия. Время, т.о., становится осн. характеристикой самого бытия (а не только сущего, т.е. эмпирич. мира). X. стремится переосмыслить европ. традицию мышления, рассматривавшую чистое бытие как вневременное (от "царства идей" Платона и "вечного двигателя" Аристотеля до трансцендентального "Я" Гуссерля), и выявить причину такого "неподлинного" понимания времени (а тем самым и бытия). X. считает, что такая трактовка бытия вырастает из специфич. истолкования целостного феномена временности (Zeitlichkeit) под углом зрения одного из его моментов – настоящего – абсолютизации настоящего, "вечного присутствия". Сама эта абсолютизация становится, по X., возможной благодаря тому, что изначальный феномен "временности" как бы распадается, превращаясь в последоват. ряд моментов "теперь", в "физическое" или, по X., "вульгарное" время. Последнее лежит в основе совр. науки, как и современного европ. миросозерцания вообще, осн. черта к-рого состоит в рассмотрении бытия по аналогии с сущим – миром вещей и явлений, связанных между собой законом естеств. необходимости. X. пытается осуществить деструкцию всей европ. филос. традиции, чтобы добраться до "первоисточника", в к-ром время еще мыслилось в его подлинности. Такой первоисточник X. вначале надеется обнаружить в раннехрист. традиции (в этом сказалось влияние Кьеркегора и протестантской теологии). В Посланиях Павла апостола, Откровениях Иоанна его привлекает острое, почти катастрофич. переживание времени как "свершения" (Geschehen), а не как хронологич. последовательности. Это ощущение "живого" времени, концептуально оформленное Августином в форме философии истории, X. в значительной степени возводит к др.-евр. религиозному миросозерцанию, нашедшему выражение в ветхозаветной литературе.

Итак, доступ к пониманию бытия возможен, по X., лишь через "здесь-бытие" (Dasein), "которое... в состоянии ставить вопрос о бытии"; именно потому, что является конечным. "Здесь-бытие" непосредственно открыто нам, ибо оно "суть мы сами" ("Sein und Zeit", Tüb., 1960, S. 7). Никакое сущее, кроме человека, не знает о своей конечности и потому никакому сущему, кроме него, неведома временность, не открыто бытие. Благодаря конечности, т.е. направленности к смерти, "здесь-бытие" постоянно выходит за собств. пределы, "эк-статично". "Здесь-бытие" организуется своей конечностью (в этом X. следует за Шелером), отношение к к-рой, обозначенное X. как "забота", и образует саму структуру "здесь-бытия". "Забота" представляет собой единство трех моментов – "бытия-в-мире", "забегания-вперед" и "бытия-при-внутри-мировом-сущем". Определяя "заботу" как "бытие-в-мире", X. тем самым стремится подчеркнуть отличие "здесь-бытия" от традиц. понятия "субъекта", поскольку последний характеризуется как противоположность объекту; "здесь-бытие", напротив, являет собой некую нерасчлененную целостность субъективного и объективного. Определяя заботу как "забегание-вперед", X. подчеркивает ее отличие от всякого наличного, веществ. бытия; "здесь-бытие" в этом смысле есть то, что оно не есть, иными словами, оно есть своя возможность. Наконец, экзистенция – "бытие-при-внутри-мировом-сущем" – призвана у X. выразить способ отношения к вещам как к спутникам человека в отведенном ему "конечном" отрезке жизни – способ отношения к ним не как к наличным, предполагающий дистанцию между человеком и вещью и лежащий в основе теоретического и науч. рассмотрения, а как к "сподручным". Интимное отношение к вещи как к чему-то родному, согретому человеч. теплом и потому отдающему это тепло обратно человеку, противопоставляется X. совр. способу "орудования" вещами, к-рое подытоживается в понимании веществ. начала как "сырья" и "техники". Рассмотрение X. вещи как "сподручной" имеет своей моделью труд ремесленника или земледельца, к-рого окружают прочные и простые вещи – "попутчики" жизни, несущие в себе все волнения, радости и страхи жизненного пути (ср. анализ картины Ван Гога "Крестьянские башмаки" – "Holzwege", Fr./M., 1950). "Забота" как "бытие-впереди-себя-в- мире-в-качестве-бытия-при" (сущем, к-рое встречается внутри мира) (там же, S. 192) есть структура временнáя. Каждый из моментов заботы, как показывает X., есть определ. модус времени: "бытие-всегда-уже-в-мире" есть модус прошлого, "забегание-вперед" – модус будущего, а "бытие-при" – настоящего. Но поскольку эти три модуса составляют единый целостный феномен, они взаимно проникают друг в друга (X. называет их поэтому "экстазами" времени). Так, напр., прошлое – это не то, что осталось "позади", чего больше нет, напротив, оно постоянно присутствует в настоящем и определяет собой как настоящее, так и будущее. Соответственно каждый из трех модусов времени приобретает качеств. характеристику (в отличие от "физич." времени). У X. модус прошлого есть "фактичность", или "заброшенность" (Geworfenheit); модус настоящего – "падшесть", "обреченность" (вещам, сущему) (Verfallenheit); модус будущего – "проект" (Entwurf). Изнач. время выступает, т.о., как конечное и качественное. Оно-то и составляет априорно-экзистенциальную структуру "заботы". Как "здесь-бытие" направлено к своей конечности, к своей смерти, так и время "временится" из будущего (см. тамже, S. 327–28). Модус будущего приобретает особое значение в структурной целостности временности. Именно сосредоточенность на будущем дает "здесь-бытию" подлинное существование. Неподлинность – перевес момента настоящего – выражается в том, что "мир вещей", мир повседневности, обозначаемый X. как мир "Man" (субстантивированное неопределенно-личное местоимение), заслоняет для человека его конечность. В этом случае само будущее выступает для человека как бесконечное продолжение, т.е. становится неподлинным. Призывом к бытию оказывается страх – но не "эмпирич." страх (Furcht), а неопределенный, безотчетный страх-тоска, страх-томление (Angst). Всякая попытка избыть этот страх будет тщетной до тех пор, пока человек не решится заглянуть туда, откуда исходит этот страх – в "ничто", в "смерть" и тем самым не обретет подлинного понимания своего бытия.

Таков результат анализа Х. экзистенциально-априорной структуры "здесь-бытия" в труде "Бытие и время", 2-я часть к-рого, где X. намеревался подойти к постижению смысла бытия, так и не была написана. Очевидно, причиной этого явилась неадекватность систематизирующего метода поставленной задаче. Во-вторых, X. стремится отказаться от "субъективизма и психологизма" традиц. философии, к-рая, отождествив мышление и бытие (Платон, Спиноза, Гегель), считала возможным анализировать законы мышления как законы самого бытия, и потому, по мнению X., пришла к бесконечному блужданию в круге человеч. рефлексии, не умея пробиться через нее к самому бытию. Однако сам X. в сущности опять-таки отправляется в поисках бытия от "человеч." начала, к-рым, правда, является уже не сознание (рефлексия), а способ человеч. бытия. Стремление преодолеть противоречие задачи и способа ее решения приводит X. не только к отказу от собственно-феноменологич. метода, требующего систематизировать "увиденное в чистом созерцании", но и от ориентации на раннехристианский религ. опыт. Если до сер. 30-х гг. X. отождествлял переживание временности с острым чувством личности, то в дальнейшем он отказывается от такого отождествления. Из его произведений исчезают понятия "страх", "решимость", "совесть", "вина", "забота" и т.п., выражающие духовный опыт личности, чувствующей свою неповторимость, однократность и смертность. На смену им приходят понятия, выражающие реальность не столько личностно-этическую (характерную для раннего христианства и протестантизма), сколько безличностно-космическую: бытие и ничто, сокрытое и открытое, основа и безосновное, земное и небесное, человеческое и божественное. Христиански окрашенное мирочувствование уступает место эстетически-языческому; интерес X. к Кьеркегору уступает место интересу к Ницше и Гёльдерлину, а занятия Августином и апостолом Павлом сменяются изучением философии досократиков. Систематич. форма философствования вытесняется эссеистски-афористической. В центре внимания оказывается язык, исследуемый методом герменевтики.

Во второй период своего творчества X. разрабатывает гл. обр. две темы, сформулированные в "Бытии и времени": он пытается установить происхождение "метафизич." способа мышления и мировосприятия в целом и зафиксировать его осн. моменты, с одной стороны, а с другой – найти путь к "истине бытия". Первая тема по существу есть негативное рассмотрение второй. Исследование X. приобретает культурно-историч. направленность, поскольку метафизика здесь трактуется им как источник всей совр. европ. культуры и совр. уклада жизни; именно метафизика, по X., есть основа совр. науки и техники, ставящих своей целью подчинение мира человеку, совр. "психологистского искусства", сделавшего своим предметом не бытие, а сущее (поскольку оно рассматривает человека как сущее), совр. иррелигиозности (обезбожения мира, утраты им всего святого) и, наконец, самого стиля жизни человека, урбанизированного и омассовленного, рассматривающего все сущее как средство для реализации чисто практич. целей и забывшего бытие. Истоки метафизики восходят, по X., к Платону и даже Пармениду.

Принцип, внесенный др.-греч. мыслью, в особенности Платоном, и ставший краеугольным камнем всей последующей европ. философии, состоит, по X., в понимании мышления как видения, как постоянного присутствия и неподвижного пребывания бытия перед-глазами. При таком понимании мышления и соответственной – вневременной – трактовке бытия становится невозможным понимание его как "свершения" фактическо-историч. жизни. В противоположность этой традиции X. употребляет для характеристики истинного мышления термин "вслушивание" (Vernehmen, Hören): бытие нельзя видеть, ему можно только внимать. Преодоление метафизич. мышления и метафизики в целом есть, по X., вопрос о возвращении к изначальным, но не реализованным возможностям европ. культуры – к той "досократовской" и "допарменидовской" Греции, к-рая еще жила "в истине бытия". Такое возвращение, по X., возможно потому, что (хоть и "забытое") бытие все же живет еще в самом интимном лоне этой культуры – в языке: "Язык – это дом бытия" ("Platons Lehre von der Wahrheit", Bern, 1947, S. 61). Совр. отношение к языку как к орудию, к-рое выразилось в самом отождествлении языка (как "речи") с частью человеч. тела, с вещью, превращает язык из "дома бытия", каким он был первоначально у всех народов, в простой "предмет", в сущее наряду с др. сущим. Язык технизируется, становится средством передачи информации и тем самым умирает как подлинная "речь", как "речение" (Reden), "сказание" (Sage). Вместе с его смертью теряется та последняя нить, к-рая связывала совр. человека и его культуру с бытием, иссякает источник жизни этой культуры, а сам язык становится мертвым. Поэтому задача "прислушивания к языку" рассматривается X. как всемирно-историческая. Поскольку язык продолжает жить (прежде всего в произв. поэтов – не случайно X. исследует творчество Гёльдерлина, Рильке, Тракля, С. Георге), постольку вслушивание в то, что язык "сказывает" – ибо, по X., не люди говорят "языком", а язык "говорит" людям и "людьми" (см. "Unterwegs zur Sprache", Pfullingen, 1959, S. 147) – ставит человека в "просвет" (Lichtung) бытия, открывает "истину бытия". Свою "спекулятивную филологию" X. развивает в русле традиций нем. романтизма (Гамана, Новалиса и позднего Шеллинга), выражая романтич. отношение к иск-ву как хранилищу бытия, дающему человеку "защищенность" (Geborgenheit) и "надежность" (Verläßlichkeit). Преодоление "болезней" совр. мира, восполнение утраты человеком всего "священного" X. видит не на пути создания "нового мифа", а на пути возвращения к "истокам", к самому древнему ("Holzwege", S. 96). Так выразилось тяготение X. к изначальной простоте крест. быта, к жизни в "интимной близости" к вещам и земле, его нелюбовь к большому городу (настроение, впрочем, традиционно-немецкое, восходящее еще к Лютеру), что сочетается у X. с "новейшими" настроениями – "любовью к смерти", к судьбе, тяготение к "истоку" всего сущего – "ничто".

Широкий спектр духовных устремлений X. явился причиной его популярности (особенно в 20–30-е гг.), а высокий интеллектуальный уровень философствования X. (при крайне эзотерич. форме выражения) оставил в основном непонятой гл. филос. интенцию X. Характерна в этом смысле история его взаимоотношений с нацизмом: в 1933 в речи, произнесенной при вступлении в должность ректора, X. выразил свое согласие с "антибуржуазной" настроенностью нацистов, однако уже в 1936 он отходит от них и становится непопулярным среди фашистских идеологов.

В последние годы X. в "поисках бытия" все чаще обращает свой взор на восток, в частности к дзен-буддизму (см. Чань), с к-рым его роднит тоска по "невыразимому" и "неизреченному", склонность к поэтич.-мистич. созерцанию, лишенному той этич. окраски и того напряженно-личностного начала, к-рое характерно для европ. мирочувствия, и, наконец, метафорически-символич. способ выражения. Определяя свою философию как "путь" к бытию и обыгрывая символику "пути", X. опять-таки намекает на одну из центральных интуиции вост. философии и религии (см. Дао).

Эволюция X. показательна для экзистенциального мышления. Если в своих первых работах X. Попытался (в отличие от Ясперса, Марселя, Шестова и др. представителей экзистенциализма) построить филос. систему, то впоследствии, все более отступая от своей задачи, он провозгласил, в конце концов, невозможность рационального постижения бытия.

Соч.: Die Kategorien – und Bedeutungslehre des Duns Scotus, Tübingen, 1916; Vom Wesen des Grundes, Halle, 1929; Was ist Metaphysik?, 2 Aufl., Bonn, 1930; Die Selbstbehauptung der deutschen Universität, Breslau, [1933]; Hölderlin und das Wesen der Dichtung, Münch., [1937]; Vom Wesen der Wahrheit, Fr./M., 1943; Erläuterungen zu Hölderlins Dichtung, Fr./M., 1944; Der Feldweg, Fr./M., [1953]; Einführung in die Metaphysik, Tübingen, 1953; Was heißt denken?, Tübingen, 1954; Vorträge und Aufsätze, Pfüllingen, [1954]; Aus der Erfahrung des Denkens, Pfüllingen, [1954]; Was ist das – die Philosophie?, Pfüllingen, [1956]; Zur Seinsfrage, Fr./M., [1956]; Identität und Differenz, Pfüllingen, [1957]; Hebel – der Hausfreund, Pfüllingen, [1957]; Das Satz vom Grund, Pfüllingen, 1958; Gelassenheit, [Pfüllingen, 1959]; Nietzsche, Bd 1–2, [Pfüllingen, 1961]; Die Frage nach dem Ding. Zu Kants Lehre von den transzendentalen Grundsätzen, Tübingen, 1962; Kants These über das Sein, [Fr./M., 1963].

Лит.: Гайденко П. П., Экзистенциализм и проблема культуры (критика философии М. Хайдеггера), М., 1963; ее же, Проблема времени в онтологии X., "ВФ", 1965, No 12; Ballmer К., Aber Herr Heidegger!, Basel, 1933; Passweg S., Phänomenologie und Ontologie. Husserl, Scheler, Heidegger, Lpz.–Z., 1939; Brecht F. J., Heidegger und Jaspers. Die beiden Grundformen der Existenzphilosophie, Wuppertal, [1948]; Szilasi W., Interpretation und Geschichte der Philosophie, в сб.: M. Heideggers Einfluß auf die Wissenschafte, Bern, 1949; Vietta Ε., Die Seinsfrage bei M. Heidegger, Stuttg., [1950]; Biemel W., Le concept de monde chez Heidegger, Louvain–P., 1951; Hollenbach J. M., Sein und Gewissen, Baden-Baden, 1954; Allemann В., Hölderlin und Heidegger, 2 Aufl., [Z., 1954]; Meulen J. van der, Heidegger und Hegel oder Widerstreit und Widerspruch, 2 Aufl., Meisenheim/Glan, 1954; Waelhens A. de, La philosophie de M. Heidegger, Louvain, [s.a.]; Wyschogrod M., Kierkegaard and Heidegger. The ontology of existence, L., [1954]; Gruber W., Vom Wesen des Kunstwerkes nach M. Heidegger, Graz, 1956; Grene M., M. Heidegger, L., [1957]; Kraft J., Von Husserl zu Heidegger, 2 Aufl., [Fr./M., 1957]; Вrоd M., Kierkegaard, Heidegger, Kafka, Winterthur, 1958; Hühnerfeld P., In Sachen Heidegger, [Hamb., 1959]; Langan T., The meaning of Heidegger, N. Y., [1959]; Löwith K., Heidegger. Denker in dürftiger Zeit, 2 Aufl., Gött., [1960]; Pöggeler O., Der Denkweg M. Heideggers, [Pfüllingen, 1963]; Riсhardson W. J., Heidegger through phenomenology to thought, The Hague, 1963; King M., Heidegger's philosophy. A guide to his basic thought, Oxf., 1964.

П. Гайденко. Москва.

ХАЙДЕГГЕР:     ХАЙДЕГГЕР (Heidegger) Мартин (26 сентября 1889, Мескирх, ок. Шварцвальда — 26 мая 1976, Фрайбург в Брейзгау) — немецкий философ. В 1909—13 во Фрайбурге изучал теологию, затем философию, гуманитарные и естественные науки. В 1913 защитил диссертацию “Учение о суждении в психологизме” (Die Lehre vom Urteil im Psychologismus, 1914); габилитация под руководством Риккерта — в 1915 (“Учение Дунса Скотта о категориях и значении” — Die Kategorien- und Bedeutungslehre Duns Scotus, 1916). В 1919—22 — ассистент Гуссерля. В 1923—28 — экстраординарный профессор в Марбурге, с 1928 — ординарный профессор во Фрайбурге на кафедре, которую до ухода на пенсию занимал Гуссерль. Основные произведения, опубликованные при жизни: “Бытие ч время” (1927, рус. пер. 1997), “Что такое метафизика?” (Was ist Metaphysik, 1929 — лекция при вступлении в должность ординарного профессора), “Кант и проблема метафизики” (Kant und das Problem des Metaphysik, 1929), “Учение Платона об истине. Письмо о гуманизме” (Platons Lehre von der'Vfehrheit. Brief über den Humanismus, 1947), “Неторные тропы” (Holzwege, 1950), “Доклады и статьи” (Vortrage und Aufsätze, 1954), “Тех

    ника и поворот” (Die Technik und die Kehre, 1962), “Путевые вехи” (Wegmarken, 1967).

    Главный для Хайдеггера вопрос о “смысле бытия” был пробужден работой Ф. Брентано “О многоразличных значениях сущего у Аристотеля”. Увлечение феноменологией Гуссерля сделало для него невозможным занятие традиционной, “догматической” онтологией. Правда, только в первых своих работах он практически полностью разделяет позиции Гуссерля. В лекционных курсах, начиная с 1919, подготавливается разрыв с трансцендентальной феноменологией. Хайдеггер не мог согласиться с проектом региональных онтологии Гуссерля, уравнивающим сферу религии с другими областями предметности. Под влиянием Гегеля ”Дилыпея (а также Ясперса и Ласка) Хайдеггер ставит вопрос о том, является ли трансцендентально очищенное “сознание” основной темой феноменологии и не следует ли таковой считать “более всеохватывающую и изначальную” “фактическую жизнь” (см. Фактичность). В лекциях, посвященных проблеме истории (“Феноменология созерцания и выражения”, 1920) и религии (курсы 1920—21), Хайдеггер приходит к выводу, что есть предметности, которыми человек не “обладает”, но которые “есть”: таковы философия, история, наконец, сам человек —именно бытие человека определяет природу философии и истории. Но тем самым смысл “есть” (иначе говоря, смысл “бытия”) становится основой новой философской проблематики и главной темой основного труда Хайдеггера “Бытие и время” (из шести замышлявшихся его разделов были опубликованы только первые два). Не удовлетворенный собственным решением проблемы, Хайдеггер в 1929—30 осуществляет радикальную переориентацию своего мышления, которую он называет “поворотом” (с тех пор исследователи говорят о “раннем” и “позднем” Хайдеггере). Если в “Бытии и времени” вопрос о смысле бытия во многом построен на активности вопрошающего сущего (человека), то “поздний Хайдеггер” пытается осмыслить бытие “из самого бытия”, выяснить, как реализуется открытость самого бытия. В связи с этим центральными для Хайдеггера 1930—60-х гг. становятся проблемы: 1. истины как несокрытости (αλήθεια); 2. языка (прежде всего поэтического) и 3. события (Ereignis) самого бытия. Если ранее он в согласии с Брентано и Гуссерлем считал, что аристотелевское бытие (οίσία) следует понимать как неизменное присутствие (Anwesen), то теперь он истолковывает его прежде всего как ενεργεία, τ. е. как открытую возможность, развертывающую саму себя. Именно на этой основе стал возможным новый подход к проблеме языка, произведения искусства, а также судеб европейской метафизики. Само слово “бытие” он пишет иначе: старинное “Seyn” вместо “Sein”.

    В 1933 Хайдеггер становится ректором Фрайбургского университета. Это обстоятельство, а также отдельные высказывания в его ректорской речи (“Самоутверждение немецкого университета”, 1933) положили начало непрекращающейся дискуссии о причастности Хайдеггера к национал-социализму (в 1945 оккупационные власти наложили запрет на его преподавательскую деятельность, длившийся до 1951). Хайдеггер объяснял позднее, что в новой политической ситуации он надеялся на духовное обновление немецкого народа. Пережив разочарование, в 1934 он уходит с поста ректора. В 1936—38 работает над своим вторым главным трудом (опубликован только в 1989) — “К философии” (Beiträge zur Philosophie. Vom Ereignis; “О событии” остался незаконченным фрагментом). Разбитый на небольшие главки, он по стилю напоминает афористическую манеру письма Ницше. В этот период Хайдеггер использует исключительно немецкий язык: он не употребляет больше не только терминов “онтология”, “герменевтика”, “интерпретация”, “феноменология” и т. д., но даже и слова “философия”.

    Поздние работы Хайдеггера (1947—76) посвящены проблемам современной техники и языка, рассматриваемым на основе теории бытия как недоступного (unverfügbar), безосновного свершения (Geschehen), которому человек в его конечности может со-ответствовать (ent-sprechen). Отношение Хайдеггера к технике не связано с критикой современной культуры или антитехнической позицией. Он осмысливает проблему современной техники, исходя из отношения человека к миру Встреча человека с вещами, при которой веши выявляются и “приводятся к языку” (озвучиваются) в их бытии т. о., что это позволяет им оставаться в тех измерениях, в которых они сами себя показывают, радикально отлична от того способа раскрытия сущего, при котором оно получает свою определенность на основе полезности для человеческого “действия” и которое составляет сущность техники. Однако в той же степени, в какой человек подчинен власти техники, он является и воспринимающим послание (Schickung) бытия: параметры и масштабы нашей жизни опираются не на техническое измерение, а определяются тем, чтопревосходит нас как людей.

    К числу непосредственных учеников Хайдеггера и испытавших его влияние относятся Арендт, О. Беккер, Бинсвангер, Сальное, Босс, Булыпман, Финк, Гадамер, Г. Йонас, Ландгребе, Липче, Левит, Маркузе, К. Риттер. Одним из его друзей (а впоследствии оппонентов) был Ясперс. Хайдеггер оказал влияние на французский экзистенциализм (Сартр, Марсель, Камю, Мерло-Понти). Он дал новые импульсы к осмыслению поэтического наследия Гельдерлина и Рильке, стимулировал дискуссии о проблемах современной поэзии (Р. Шар, П. Целан). С критикой Хайдеггера выступали представители Франкфуртской школы (Хабермас и в форме памфлетов Адорно) и аналитической философии (Райя, Карнап). “Примирить” его с аналитической философией пытался К.-О. Апель. Из теологов наибольшее влияние Хайдеггер оказал на Булыпмана и Рокера, из представителей естественно-научной мысли — на Вайцзеккера.

    Соч.: Gesamtausgabe, Abt. I-IV, Bd. 1-63. Fr./M., 1975; в рус. пер.: Время и бытие. Статьи и выступления, сост., пер. и комм. В. В. Бибихина. М., 1993; Разговор на проселочной дороге: избр. статьи позднего периода творчества. М-, 1991; Статьи и работы разных лет, пер., сост. и ветуп. ст. А. В. Михайлова. М., 1993; Пролегомены к истории понятия времени, пер. Е. В. Борисова. Томск, 1997. Лит.: БимельВ. Самоинтерпретация Мартина Хайдеггера. М., 1998; Михаилов И. А. Ранний Хайдеггер. М., 1999; SassH. M. HeideggerBibliographie, Meisenheim am Glan, 1969.

    И. А. Михайлов