Akademik

        (лат. conversio), преобразование предложения путём обмена местами его терминов — субъекта и предиката. О. наз. простым, если при О. кванторные слова (см. Квантор) не меняются. Просто обращаются все общеотрицат. предложения (вида «Ни одно S не есть Р») и все частноутвердит. предложения (вида «Некоторые S суть ?»). Общеутвердит. предложения (вида «Все S суть Р») обращаются с ограничением, т. е. их О., вообще говоря, даёт снова истинное предложение, если квантор «Все» заменяется квантором «Некоторые». Частноотрицательные предложения (вида «Некоторые S не суть Р») не обращаются: из того, что некоторые люди не курящие, не следует, что некрые курящие не люди.

        В традиц. логике О. относили к непосредств. умозаключениям. Последние выделялись в особую группу и правила для них формулировались наряду с правилами силлогизма. В совр. логике предикатов О. самостоят. значения не имеет, а правила О. в число правил логич. дедукции как таковые не входят. Это, однако, не умаляет эвристич. ценности О. для практики содержат. мышления.

        В логике отношений, где с каждым отношением между терминами ? и у связывается понятие об отношении между терминами у и х, обратном первоначальному, О.— это операция замены данного отношения обратным ему с одноврем. перестановкой терминов отношения.

принятие определенной (религ. или философско-моралистич.) доктрины и вытекающих из нее норм поведения. Пока нравственность не отделилась от автоматически действующих бытовых норм и личное моральное сознание отождествляло себя с обществ. мнением родового, этнического, полисного и т.д. коллектива, самостоят. выбор образа мыслей и образа жизни был невозможен: человек мог нарушать общепринятые нормы, но не мог искать для себя другие. То же относится и к религ. формам сознания. Только разрушение автоматизма традиц. оценок сделало жизненную позицию индивидуума проблемой и расчистило место для психологии О. Для антич. культуры феномен философско-моралистич. О. (с более или менее религ. окраской) становится возможным с 6 в. до н.э. (орфики и пифагореизм впервые предлагают свой "образ жизни", альтернативный к общепринятому), типичным – после выступления софистов и Сократа, центральным и определяющим – в эпоху эллинизма и Римской империи. Авторитет традиции вступает в борьбу с авторитетом филос. доктрины (Сократ и др. философы обвинялись, в частности, в подрыве родительской власти), но не выдерживает его конкуренции. В условиях всеобщей обществ. деморализации философия все решительнее выставляет претензию быть "искусством жизни", единств. источником правильной моральной ориентации личности. Дуалистич. противопоставление неразумной житейской рутины и спасительного "учения" одинаково характерны для киников, эпикуреизма и стоицизма. Отношение к основателям школы строится (даже в нерелиг. эпикуреизме) по модели религ. представления о "спасителе" (ср. у Лукреция III, 14–16, обращение к Эпикуру:

"Ибо лишь только твое, из божественной мысли

Стало учение нам о природе вещей

В большом количестве создаются легенды об обращении к философии далеких от нее людей. К началу нашей эры вербовка обращенных приводит греко-римскую философию к методам уличной проповеди. Параллельно идет развитие религ. прозелитизма. Особую активность на рубеже 1 в. до н.э. и 1 в. н.э. проявляет иудаизм, др.-вост. культы Римской империи (егип., малоаз., перс.) также выходят из своих этнич. рамок. В Средней и Вост. Азии с широкой пропагандой своих жизненных установок выступает буддизм. Христианство (как впоследствии ислам) с самого начала ставит перед собой как первоочередную практич. задачу О. всего человечества (Евангелие от Луки II, 30–32; Деяния апостолов XIII, 47 и др.). Разрабатывается идеал профессионального проповедника, к-рый, чтобы заставить себя слушать, способен стать "всем для всех" (Первое послание апостола Павла к Коринфянам IX, 22); это способствует динамичности новой веры, широко усваивающей и перерабатывающей самые различные идеи и представления.

Техника проповеди, этико-психологич. осмысление акта О. и его терминология, характеристика заимствуются у позднеантич. философии и вост. религ. пропаганды, но переживание О. становится более интенсивным. В соч., приписываемых апостолу Павлу, О. интерпретируется как радикальное духовное перерождение, как подобие смерти, из к-рой человек "воскресает" к новой жизни и уже на земле живет как бы по ту сторону смерти (Послание апостола Павла к Римлянам VII, 4–5). Это новое понимание О. приобретает особое значение для последующей эпохи, когда адептами христ. религии становятся высокообразованные люди, кровно связанные с традициями языческой культуры и способные к сложной индивидуалистич. рефлексии. Переживание ими О. как мучит. перелома давало богатый материал для психологич. самоанализа [напр., в лирике Григория Назианзина (ок. 330 – ок. 390) или Павлина Ноланского (4 в.) ], пробивая брешь в традиц. антич. понимании человеческого характера как неизменной данности; высшее достижение рефлектирующего автобиографизма на основе идеи О. – "Исповедь" Августина с ее невозможной для классич. античности картиной становления личности.

Когда христианству удается достичь (в известных географич. пределах) полного господства и О. как переход в новую веру оказывается возможным лишь вне этих пределов, в отношении к проблеме О. выявляются два мировоззренчески противоположных понимания религии. Социально-организующие претензии церкви требуют максимальной стабилизации духовной (в т.ч. и религиозной) жизни. С этой точки зрения вера – не предмет переживания, но беспрекословное включение себя в структуру церк. иерархии и принятие этой иерархии как само собой разумеющейся данности: чем механичнее будет происходить этот процесс, тем лучше. Именно такая тенденция торжествует в эпоху раннего средневековья как в вост., так и в зап. христианстве. Этико-психологич. традиция, идущая от Павла и Августина и требующая от верующего интенсивного переживания все новых и новых ступеней О. (самопреодоление, "покаяние"), находит себе, как и религ. индивидуализм вообще, единств. прибежище в сфере монашеского аскетизма, особенно на Востоке (Иоанн Лествичник, Исаак из-Антиохии). Кризис феод. формации и рост религ. индивидуализма создают возможности для нового расцвета психологии О. как интимного самоуглубления в еретич. движениях (богомильство, альбигойцы и др.), индивидуалистич. рефлексии мистиков (Бернар Клервоский, Бонавентура), предреформац. кружках "Братьев общей жизни" ("Fratres communis vitae") и "Современного благочестия" ("Devotio moderno"). С др. стороны, негативное отражение идеи религ. О. можно видеть у провозвестника новой, иррелиг. культуры Ф. Петрарки: в его диалоге "О презрении к миру" восходящий к Августину мотив О. снова становится инструментом психологич. самоанализа, но на этот раз самоанализ выявляет, по сути дела, невозможность О. для человека Возрождения, т.е. подлинного подчинения его внутр. жизни христ. нормам.

Борьба Реформации и Контрреформации, создав возможность выбора между конкурирующими вероисповеданиями, возрождает психологию религ. О. в ее исконном виде (ср. биографии Лойолы, Лютера и др. деятелей эпохи). По Лютеру, человек должен непрерывно вновь и вновь переживать динамику О.: "Наша жизнь – не пребывание в благочестии, но обретение благочестия, не здоровье, но выздоровление, не бытие, но становление..." (цит. по кн.: Hertzach E., Die Wirklichkeit der Kirche, Halle, 1956, S. 15). Сентиментально- индивидуалистич. полусектантские религ. течения, широко возникающие в 17 в. в русле как католицизма (янсенизм), так и протестантизма (пиетизм), исходят из резкого противопоставления избранников, прошедших через О., и массы верующих, приемлющих религию чисто формально.

В последующие эпохи понимание О. как тотального душевного кризиса реставрируется (и усиливается) в религ. индивидуализме Кьеркегора (учение об абс. "отчаянии" как необходимой предпосылке всякого религ. переживания); в 20 в. эта концепция становится краеугольным камнем религ. вариантов экзистенциализма (неоортодоксия, учения Ясперса, Марселя и др.). Выросшая на основе христ. понимания О. идея внутр. катастрофы, чувства отчаяния и отвращения к себе как единств. пути к подлинному "познанию" усваивается и теми представителями позднебурж. пессимизма и иррационализма, к-рые не приемлют христианство как позитивную доктрину, – Ницше, Хейдеггером и др. Эта идея пронизывает и весь совр. экзистенциализм, вне зависимости от христ. или атеистич. позиции отд. его теоретиков.

Лит.: Nock A. D., Conversion. The old and the new in religion from Alexander the Great to Augustine of Hippo, Oxf., 1933.