один из важнейших аспектов средневекового мировосприятия. И в языческую, и в христианскую эпохи С. воспринималась не как полное прекращение человеческого существования, но как момент перехода из одной формы бытия в другую, качественно отличную от предыдущей. Между миром живых и миром мертвых наличествовали тесные связи и переходы, осознание которых изменялось с течением времени. Мысль о многообразных и неразрывных связях между обоими мирами во многом и главном определяла весь характер мировидения и религиозного поведения.
Смерть в дохристианской картине мира
Отношение к С.и в дохристианской культуре Европы лучше всего известно из древнескандинавских памятников. С. находится в фокусе эддических песней и многих саг. Ей подвержены не только люди, но и боги - асы, обреченные на гибель в грядущей битве против Мирового Волка и прочих чудовищ хаоса. Подобно героям «Эдды», асам ведома ихсудь-ба. Трагика С.и в песнях о богах и героях исключительно мрачна, но их персонажи бесстрашно идут навстречу неизбежному. В «Саге об Инглингах», древних королях Швеции и Норвегии (опирающейся на более раннюю песнь «Перечень Инглингов»), рассказано о тридцати поколениях правителей, начиная с бога Ингви-Фрейра, основателя династии. Тема, неуклонно привлекающая автора саги, - С. конунга, которая нередко представляет собой ритуальное жертвоприношение.
С. героя открывает для него путь в Валь-халлу, чертоги верховного аса Одина, в которых пируют и сражаются эйнхерии (павшие со славой воины). Вместе с тем, С полностью раскрывает героические достоинства человека. Как гласит одна из эддических песней, «Речи Высокого», все подвержено гибели - и богатство, и родня, бессмертны лишь слава умершего, его доброе имя, сохраняющиеся в памяти потомков и общества.
Еще у древних германцев для дружинников считалось позором невредимым возвратиться из битвы, в которой пал вождь. Эта тема неоднократно повторяется в скандинавской героической поэзии, восходящей к эпохе Великих переселений народов. В древней «Песни о Бьярки» воспевается подвиг дружинника, который продолжает сражаться после гибели конунга и, будучи смертельно раненным, ложится у его головы, призывая своего сподвижника умереть у ног вождя. С. в бою противопоставляется «С.и на соломе» (т.е. С.и, вызванной болезнью или старостью), как героическое деяние. В «Саге об Инглингах» приведено предание о конунге Ауне, который, страшась Си, приносил в жертву своих сыновей, дабы продлить собственную жизнь. Каждое очередное жертвоприношение давало ему новые десять лет существования. В конце концов Аун впал, в старческое бессилие, так что его носили на носилках и кормили из рожка, подобно младенцу. После того как в жертву были принесены девять его сыновей и остался последний, шведы воспротивились очередному ритуальному убийству, и Аун умер. «С Ауна» стала нарицательной, как противоположность героической Си.
Намечая периодизацию древней истории скандинавского Севера, исландец Снорри Стурлусон положил в ее основу изменения в отношении к Си; в прологе к «Кругу Земному» он пишет: «век сожжений» сменился «веком погребений». Умершего хоронили вместе с оружием и утварью, необходимыми ему для загробного существования. Тело знатного человека погребали в корабле, на котором он, как верили, достигнет потустороннего мира, и над ним насыпали курган (таково, в частности, знаменитое погребение в Усебер-ге, Норвегия, сер. 1Хв.). По древнескандинавским поверьям, путь в мир мертвых пролегает по морю. Иногда вместе с конунгом хоронили и его рабов. По представлениям древних скандинавов, вождь и в мире ином будет продолжать существование, подобающее его знатности и могуществу. Покойник, похороненный в кургане, восседает на сундуках, наполненных принадлежащими ему сокровищами, и охраняет их, вступая в бой с теми, кто пытается ими завладеть (мотив, присутствующий в нескольких сагах). В этих сокровищах материализованы его «удача», «везенье».
Отношение к С.и было двойственным: в эпоху викингов, как и в более раннее время, в память о погибших воинах воздвигали стелы с рунами, содержавшими их имена и названия тех стран, где они воевали и нашли свою С; нередко насыпались курганы, не содержавшие погребений, но долженствовавшие напоминать о вождях и героях. Вместе с тем культ мертвых сочетался со страхом перед ними. Умершие способны возвращаться в мир живых, беспокоить их и приносить им гибель. Дабы предотвратить посмертные посещения, на покойника надевали «башмаки Хель» (Хель - богиня С.и и название загробного мира). Для того, чтобы избавиться от «живых мертвецов», их тела было необходимо перезахоронить, отчленив голову от туловища. В отдельных случаях «живых мертвецов» вызывали в суд, по приговору которого они должны были навсегда покинуть дом тревожимых ими людей. Среди покойников, возвращавшихся в этот мир, преобладали люди, совершившие злодеяния при жизни. С участием мертвецов творили колдовство; считалось, что от них можно получить тайные знания, поэтому ранними норвежскими законами запрещалось вызывать («пробуждать») покойников. Границы между живыми и мертвыми были текучими и проницаемыми.
Смерть в христианскую эпоху
Отношение христианства к С.и определялось сознанием дихотомии души и тела: душа бессмертна, тело бренно, и С оценивается как момент освобождения души от физической оболочки. В основе отношения к С.и лежала забота о спасении души. Однако эта идея, вполне отчетливо выраженная в учении церкви, в обыденной религиозности была отягощена верованиями нехристианского происхождения, которые упорно держались на протяжении всего средневековья.
В результате в представлениях о С.и переплетались дохристианские и христианские верования. В одних случаях между ними наблюдались существенные расхождения, в других оба пласта верований сближались и даже синтезировались. Церковь не могла игнорировать древние традиции и поверья и не считаться с ними, но вместе с тем относилась к ним настороженно или даже с прямой враждебностью. В «Перечне языческих суеверий», составленном в VIII в., упомянуты обряды погребения и связанные со Сю обычаи, которые противоречили церковному учению и практике; эти традиции безусловно запрещаются. В покаянных книгах (libri poenitentiales), содержащих подробные перечни грехов, в которых должны были каяться верующие на исповеди Покаяние), немало места отведено «нечестивым» обрядам и «суевериям», связанным со Сю (например, тризны по случаю С.и близкого, сопровождавшиеся песнями и плясками; протыкание колом трупов младенцев, умерших сразу после рождения, не получив крещения, - обычай, продиктованный страхом перед «живыми мертвецами»).
Дохристианские традиции, связанные со Сю, церковь не в состоянии была полностью искоренить. Достаточно упомянуть «дикую охоту» - предмет народных поверий в средневековой Германии. Время от времени над деревнями по ночам с шумом и воплями пролетало войско покойников под предводительством Вотана, вселявшее глубокий ужас в души крестьян. В этом поверье нашли отражение древние представления о Вальхал-ле, в которую Вотан (Один) собирает павших воинов.
Между миром живых и миром мертвых существовало, согласно широко распространенным представлениям, интенсивное общение. Сохранилось множество рассказов «очевидцев», которые, как они уверяли, встречались с покойниками или с целыми их полчищами: выходцы с того света оказывались заинтересованными в земных делах и прежде всего в том, чтобы получить от живых помощь своим душам. По выражению Ж.-К.Шмитта, в XI-XII вв. Запад переживает подлинное вторжение «выходцев из мира иного». Существовало поверье, что покойник способен явиться другу или родственнику, дабы поведать ему о своей участи за гробом. Вместе с тем на протяжении средневековья постоянно записывались видениятсх лиц, которые умерли лишь на короткое время, странствовали по загробному миру (преимущественно аду), а затем возвратились к жизни. Эти «репортажи с того света» привлекали жадное внимание верующих и, несомненно, служили им предостережением. Жизнь протекала как бы в постоянном присутствии мертвых.
Христианское учение о С.и и искуплении оттесняло мифо-эпический пласт представлений на периферию общественного сознания. Согласно христианскому учению, земная жизнь человека не самоценна, она мыслится лишь как приуготовление к существованию души за гробом. Акцент делается не на времени, а на вечности. Английский монах Беда Достопочтенный (нач. VIII в.) уподобляет человеческую жизнь ласточке, которая среди ночи влетела в освещенный огнями зал в одни двери и, пролетев сквозь него, вылетела в противоположные. Время человеческой жизни с обеих сторон омывается вечностью; из нее душа попадает в юдоль земных испытаний, с тем чтобы по истечении короткого срока вновь в нее возвратиться. С. рассматривается монахами как освобождение.
Не показательно ли то, что в агиографии указывается день С.и божьего избранника, но не дата его рождения? День его кончины отмечается как христианский праздник. В этот день душа святого предстала пред Господом, и этот сакраментальный факт имеет особую ценность: С открывает ему врата рая.
«Вещи преходящие», принадлежащие времени, тускнеют и исчезают перед лицом вечности. Такова точка зрения монахов начального этапа средних веков, которые отрицали земной мир и старались изолироваться от него. Умерщвление плоти - один из постулатов учения и поведения монашества. В центре внимания оказывается не жизнь, а С. К ней надобно заблаговременно готовиться, о ней неустанно размышлять. Внезапная С, к которой верующий внутренне не подготовлен, не успел исповедаться и получить отпущение грехов, - страшная угроза для души христианина. Поэтому, учат проповедники, нельзя откладывать раскаяние и искупление; чем скорее христианин покается в грехах и получит церковное отпущение, тем вернее будет спасение его души. Memento mori, «помни о смерти», - сюжет обширного жанра среднелатинской литературы, развиваемый на протяжении нескольких столетий.
В средние века, когда продолжительность жизни была невелика, а кончина в младенчестве и юном возрасте широко распространена, С. была близко знакома человеку. Ф. Арьес пишет о т. н. «прирученной Си» как распространенном в ту эпоху феномене. Он имеет в виду такое отношение к Си, когда человек аграрного общества, еще относительно слабо выделившийся из окружающей среды, воспринимает С как естественное явление, как неизбежный момент в постоянном круговороте природы; С. не встречает у него сопротивления и не внушает особого беспокойства. Человек заранее ощущает ее приближение, готовится к ней. Он отдает необходимые распоряжения, прощает обиды и просит простить его, прощается с близкими людьми, собравшимися вокруг его смертного одра, и, спокойный и умиротворенный, отдает Богу душу. Однако подобные сцены, как и сходные с ними описания блаженной кончины святых, суть скорее литературные клише, нежели отражение действительности. На самом деле даже некоторые монахи расставались с жизнью в большом беспокойстве и душевном смятении.
Заботы о душах умерших - неотъемлемый и важнейший компонент деятельности церкви. В поминальных книгах (libri memoriales) и некрологах, составлявшихся в монастырях с начала средневековья, содержатся перечни имен усопших, которых монахи поминали в своих молитвах. Специфическая черта этой литургической памяти - то, что она не просто повторяла имена умерших, но как бы реально воспроизводила единство живых и мертвых, полноправных членов христианской общины. Мертвые не уходят из коллектива, сохраняя свои интересы и права, они остаются правовыми субъектами. Одна из особенностей восприятия времени в ту эпоху - присутствие прошлого в настоящем, поэтому мертвый не отделяется от социума, но остается его членом. Принадлежность к церковному приходу распространяется и на усопших, которых надлежало хоронить на кладбищах в той местности, где они родились и проживали до своей Си. Иными словами, соблюдалось и поддерживалось присутствие мертвых среди живых. На протяжении столетий кладбища оставались в центре или в пределах поселений, наглядно демонстрируя единение живых и усопших.
В иконографии раннего средневековья умирающий (Христос, христианский мученик) изображался как бы отвлеченным от акта умирания, его лицо и поза не выражают ни страха Си, ни мучительной агонии. Однако с течением времени картины С.и меняют свой характер. Возникает и становится традиционным изображение встречи трех знатных господ с тремя покойниками, иллюстрирующее пришедшее с Востока изречение, которое влагается в уста мертвецов: «Мы были такими, каковы вы; вы станете такими, каковы мы». С. олицетворяется: ее изображают в виде скелета, часто с серпом или косой в руках. Появление этого персонажа указывает, по-видимому, на то, что самый момент кончины стал в большей степени тревожить человека. Дихотомия «земная жизнь/загробное существование», ранее поглощавшая С как малозначимый эпизод, отныне сменяется тройственным делением: жизнь - С - потусторонний мир.
Страх С.и перерастал в массовые панические состояния в периоды страшных эпидемий. Наиболее опустошительными были вспышки чумы, т. н. Черной Си, охватившей Европу с 40-х гг. XIV в. и неоднократно возвращавшейся. Во введении к «Декамерону» Боккаччо рисует мрачные сцены чумы во Флоренции, когда, боясь заразы, дети отказывали в помощи умирающим родителям, а родители остерегались контактов с собственными детьми. Все социальные связи рушились перед лицом Си, и одновременно нарушалась близость живых и мертвых.
Как раз с этого времени складывается иконографический сюжет «пляски Си» (нем. Totentanz, фр. dance macabre): С. в облике пляшущего скелета держит за руки представителей разных общественных состояний. Пляшут король и епископ, богатая горожанка и рыцарь, крестьянин и ремесленник, священник и монах; С. увлекает их всех в потусторонний мир. С. уравнивает все сословия.
В системе религиозного миросозерцания С. внушала страх не столько в качестве финального момента земного существования, сколько прежде всего тем, что была чревата судом и расплатой за прожитую жизнь. Что там, за гробом, ожидает душу человека? Людей неотступно преследовала мысль о неизбежности Страшного суда. При этом сознание греховности было настолько укоренено, что господствовало убеждение: спасутся лишь немногие. Поэтому С. воспринималась в качестве преддверия ада, и религиозная фантазия верующих, равно как и учение духовенства рисовали ужасающие картины потустороннего мира. Принятие в сер. XIII в. догмата о чистилище не изменило существенным образом эти настроения, хотя и открыло для части грешников возможность конечного спасения.
К концу средневековья и в начале Нового времени страхи перед Сю и следующими за нею карами еще более возрастают. В этот период усиливается привязанность к жизни и ее благам, и поэтому С. воспринимается более трагично. Самый образ С.и индивидуализируется: в произведениях художников XV—XVI вв. за спиной изображаемого виден скелет - персонификация С.и индивида. Знатные и состоятельные люди все чаще прибегают к завещанию — инструменту, с помощью которого стараются достичь двоякой цели: закрепить свои богатства в семье и облегчить участь собственной души после Си.
В тот же период распространяются сомнения в том, что католическая церковь с ее догматам и и ритуалами способна спасти душу верующего от вечной С.и - погибели души. Страх перед Сю явился одним из главнейших стимулов для религиозных исканий, которые лежали в основе многих ересей и ре-формационного движения XV-XVI вв.
Литература: Арьес Ф .Человек перед лицом смерти. М.,1993; Гуревич А.Я. Смерть как проблема исторической антропологии // Одиссей. Человек в истории. 1989. М, 1989; он же. Культура и общество средневековой Европы глазами современников. М., 1989; Хейзинга Й. Осень средневековья. М., 1988; Kiening С h. Le double décomposé. Rencontres des vivants et des morts à la fin du Moyen Âge // Annales. Histoire, Sciences Sociales, 50, N 5, 1995; Neveux H. Les lendemain de la mort dans les croyances occidentales (vers 1250-1300) // Annales. É.S.C., 34, N 2, 1979; Oexle О. G . Die Gegenwart der Toten // Death in the Middle Ages / Ed. H.Braet, W.Verbeke. Leuven, 1983; Schmitt J.-С. Les Revenants et les morts dans la société médiévale. P., 1993; Tod im Mittelalter/ Hrsg. A.Borst, G.v. Graevenitz, A. Patschovsky, K.Stierle. Konstanz, 1993; Vovelle M. La mort et l'Occident de 1300 à nos jours. P., 1983.
Л. Я. Гуревич
Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). Под ред. А. Я. Гуревича. 2003.