Традиционное общество может обойтись без письменной культуры, но общества средневекового Запада решили для себя этот вопрос иначе. Причиной является то, что они были наследниками греко-римского мира, так много давшего истории письменности, и, может быть, в большей степени - выбор, сделанный королевствами средневековой Европы в пользу христианства. Вместе со св. Писанием христиан они принимали идею превосходства написанного, гарантии против забвения. Однако культуры раннего средневековья предпочитали устное слово в актах повседневной жизни, например, влитургии, основанной на текстах, тщательно кодифицированных и многократно повторяемых. Нет ли здесь противоречия? Каким образом магия письма может действовать в мире, отдающем еще столь явное предпочтение устному? Как письменное слово проходит через испытания диглоссией и многоязычием? Таковы основные проблемы, показывающие, что история Б.и - это не только история ее восприятия, ее чтения и ее читателей, это даже не история ее назначения и ее использования, но также это история проникновения ее духа и содержания в социальный мир. Историк средневековых культур увидит здесь в первую очередь тайну символической власти тех, кто ею обладает. В самом деле, эта книга вдохновила, без сомнения, лучшую часть интеллектуальных творений средневековья. Однако этот факт тщательно обходился стороной или замалчивался историками, старавшимися избегать религиозных тем и оставляющими вопрос на суд богословов, которых мало заботит история обществ прошлого. К счастью, прекрасные исторические труды последних двадцати лет изменили ситуацию. В нашем изложении мы не коснемся вопросов истории еврейских общин: читатели Торы с самого конца античности сталкиваются с определенными проблемами, связанными с талмудическими традициями, но в их общинах в XI—XII вв. происходит процесс обновления благодаря обширной литературе в форме вопросов и ответов, которая еще в недостаточной мере сопоставлена с христианскими сборниками сентенций. Нас будут интересовать л ишь феномены, имеющие отношение к римско-латинскому христианству: история Б.и в византийском обществе ставит перед историком проблемы иного порядка, одной из которых является тот факт, что греческий язык доминировал в Византии, в то время как обстановку на Западе можно сравнить с пресловутым Вавилонским столпотворением.
Книга
Б.я - прежде всего материальный предмет, книга, адресованная всем и каждому, своего рода учебник, присутствующий повсюду, в библиотеках церквей, монастырей, религиозных братств и даже у частных лиц, особенно клириков, но не только у них; горожанам, знати и даже крестьянам, с распространением грамотности в позднее средневековье, она была также доступна. Приблизительно в III в. появляется книга в форме кодекса, заменившая свиток, книга, чьи страницы удобно перелистывать, положив ее перед собой. Само ее появление можно в какой-то степени связать с необходимостью для христиан тщательно изучать Б.ю и свободно в ней ориентироваться. Переход от свитка к книге не разрешил, однако, всех проблем. Б.я евреев еще более увеличилась в объеме за счет Нового Завета, даже если последний был значительно меньше Торы. Б.я остается весьма массивным изданием, состоящим из двух и более томов. Масштабное миссионерское движение VI—VII вв. Миссия) потребовало большого количества книг для новых церквей. В Италии копирование священных текстов наиболее распространенным вто время крупным унциальным и полуунциальным письмом было поставлено на поток. Так появились огромные многотомные «пандекты», о которых пишет Кассиодор. Изобретение в стране франков (при Карле Великом и по инициативе его ближайших советников) каролингского минускула облегчило копирование, сделав его относительно быстрым, и особенно хождение и распространение книг. Каролингский шрифт был значительно удобнее, чем бывшие до него, - именно по этой причине его использовали изобретатели книгопечатания, — но он не привнес особых изменений в реальную репрезентацию текстов. Отсутствовала тенденция к уменьшению формата. В XI и XII вв., период самого широкого распространения латинского христианства, который был одновременно периодом церковных реформ, а следовательно, и увеличения спроса, изготовлялись огромные Б.и, так называемые «гиганты». По правде говоря, идея карманной Б.и появляется только в 30-е гг. XIII в. в Парижском университете и не покидает его стен. С возникновением книгопечатания ареал распространения Б.и увеличился, но причиной того является скорее увеличение скорости копирования и уменьшение стоимости, а не большее, по сравнению с рукописью, удобство использования. Формат Б.й не является критерием для оценки динамики их популярности. Более красноречивы отметки, сделанные в книге ее владельцем.
Именно с IX в. появляется все больше и больше Б.й с пометками, облегчающими чтение и толкование. С конца античности «издатели» и «книготорговцы» снабдили оба Завета и все входящие в них книги прологами и добавили к Новому Завету «таблицу канонов». Авторы прологов, будь то св. Иероним или откровенные противники церковного учения, пожелавшие остаться неизвестными, имели целью представить читателю намерения священного писателя, план произведения и его значение в церковной жизни. «Таблица канонов» следовала модели Евсевия Кесарийского, желавшего показать со всей ясностью соответствия в текстах четырех Евангелий. Мы имеем право сомневаться в конкретной пользе этих прологов для тогдашних читателей и толкователей Б.и. Устаревшие прологи, «таблицы канонов» и «толковники еврейских слов» продолжают публиковаться до 1230 г., хотя они уже давно не отвечают запросам учителей и учеников. В своих собственных сочинениях те же комментаторы Б.и начинают помещать более современные прологи и вводят разделение на главы, отличное от традиционного. В первой трети XIII в. окончательно установилась последовательность частей Б.и, утверждается система современного разделения на главы (Стефан Ленгтон, ок. 1200 г.), различные «индексы», которыми пользуются учителя и проповедники, кому вменяется в обязанность в своих проповедях комментировать отрывок Писания, соответствующий литургическому дню. Сюда же можно отнести различные «Суммы», переписываемые проповедниками королевства Капетингов, которым было необходимо вести интеллектуальную борьбу с еретиками Юга. Еще одно знаменательное хронологическое совпадение - между 1235 и 1280 гг. ученые предпринимают попытки привести библейские тексты к единому образцу. В раннее средневековье одновременно сосуществуют весьма далекие друг от друга версии Б.и. Первая попытка унификации имела место в период реформ Карла Великого (исправления Ал куиномтурских Б.й и в большей мере филологическая сверка Теодульфом Орлеанским вестготских Б.й). Во второй трети XIII в. речь уже идет об установлении единой нормы в масштабах латинской Европы. Распространяется более точный, в какой-то степени пересмотренный текст, т. н. «парижский» (по предполагаемому месту редакции). Это событие отвечает требованиям науки того времени. Доминиканцы из монастыря св. Иакова публикуют «корректорий» (список текстовых вариантов) и первый список «вербальных» соответствий, заменивший предметные «индексы». Все это указывает на особую роль Б.и, которая становится памятником.
Памятник и ориентир
Св. Писание является «законом» христиан, кодексом жизни и неприкасаемой священной нормой. Над святой книгой произносятся клятвы, даются обеты, многие, особенно монахи, постоянно имеют при себе отдельные книги священных текстов, как св. Бонифаций во время своих миссионерских путешествий. До 1000 г. в обход церковных запретов новопоставленные прелаты используют Б.ю как гороскоп, отыскивая в ней указания относительно своего правления (sortes apostolorum); так поступают архиепископы Сансские в IX и X вв. В некоторых местностях дорогие Б.и — щит искупления и знак избранных - воины носят в бой.
Со временем собрание библейских текстов стало на Западе фундаментальным ориентиром, выходящим за рамки своей первоначальной роли аутентичного свидетельства. Ветхий и Новый Заветы получили определенное преломление в средневековом праве. Это в большей степени касается Британских островов, чем «варварского» континента. Пожалуй, только ирландские клирики VII и VIII вв. по-настоящему мечтали слить воедино свод законов своей страны и Б.ю. Средневековые общества воспротивились подобному экстремизму. Закон Христов так и не стал основным первоисточником даже церковного права. Несмотря ни на что, существуют ревнители, желающие, чтобы Б.я воспринималась всеми как истина в последней инстанции и образец для социального подражания.
Пришло время, когда некоторые перестали в этом сомневаться. С нач. IX в. Писание перестало быть уделом тех, кто был старательно обучен искусству экзегезы в соборных и монастырских школах. К 1015-1030 гг. считающиеся невежественными слои населения требуют Писание в свои руки. В итальянском Монтефорте, в Перигоре и в Аквитании, в Шампани и Фландрии они ссылаются на букву Нового Завета и «евангельские добродетели». На пороге XI столетия Леотар, целомудрия ради, изгоняет свою жену, а в Лионе Вальдес проповедует бедность. Они не одиноки в своих чаяниях; по некоторым сведениям, в чем-то сходное движение имеет место в некоторых еврейских общинах земель франков и, возможно, долины Рейна, где происходит возвращение к Торе, буквальному толкованию Писания и религиозному фундаментализму. Нач. XI в. является отправным моментом в истории движений религиозного протеста, легко сочетавшегося с чаяньями лучшей жизни. Историки должны относиться к анализу подобных фактов с осторожностью, избегая устаревших формулировок. Невозможно полностью отрицать связь ересей с другими феноменами культуры того времени. Нельзя ли объяснить подобные явления, как это блестяще делает Б.Сток, быстрым распространением, особенно в Англии, во Фландрии и на севере Аквитании, текстов на народных языках? Ибо, исключая некоторые регионы, находящиеся под византийским влиянием, жители Запада имели доступ к Б.и только на латинском языке. Уже на соборах IX в. (Турском, 813 г., Майнцском, 847 г.) признавалось, что священные книги и литургические формулы не могут быть поняты, если они не комментируются на романском или германском наречиях. Не стала ли диглоссия образованных кругов общества более явной? Не стала ли от этого Б.я более «интеллектуальной?» Не является ли это признаком общей реинтерпретации форм социального существования на основе некой нормы, которая фиксируется на письме или уже зафиксирована? И король, и князья Аквитании и Блуа начинают прибегать к признанным толкователям социальных норм, которые, подобно епископу Фульберту Шартрскому (960—1028), выносят свои решения в форме посланий и включают их в сборники своих собственных сочинений.
Экзегетика
Диглоссия служителей церкви привела к тому, что они стали одновременно и специалистами в священном языке, и ответственными за пастырское окормление; им пришлось продолжить дело, начало которому положили Иероним (ок. 340-420), Августин (354-430), Григорий Великий (ок. 540-604) и Исидор Севильский (570-636). Пробуждение в IX в. средневековой экзегезы Б.и отвечает педагогическим целям: она лежит в основе искусства проповеди и призвана формировать дух и интеллект тех, чей голос будет звучать в монастырях, соборах и приходах, она оживляет культуру и пренебрегает границами. С IX по XII вв. ее важнейшими центрами являются периферийные, хотя крупные и связанные с властью города и монастыри, в особенности Осер, Лан, Реймс, Райхенау, Фульда, Регенсбург и Верона. У истоков стояли представители нового каролингского монашества Валафрид Страбон (ум. 849), Эймон Осерский (ум. ок. 855) и его ученик Эйрик (ум. ок. 876), Рабан Мавр (ок. 780-856). В кон. XI - нач. XII вв. широкий отклик получают сочинения Бруно Кельнского (ум. ок. 1100) и особенно Ансельма Ланского (ум. ок. 1117). Буква св. Писания, которую при Каролингах отождествляют с историей, ведет к пониманию духовного. Новая наука завоевывает города, учителя соборных школ сближаются с власть предержащими, обещая стать в будущем частью социальной элиты. Параллельно развивается монастырская экзегетика — немецкие бенедиктинцы Руперт Дейцский (ок. 1070— 1129/1130); Хильдегарда Бингенская (1098-1179) и французские цистерцианцы (Бернар Клервоский, 1091-1153) являются ее самыми яркими светилами. Желая продолжить традиции отцов церкви, они отказываются от формы комментария, предпочитая ему проповедь на библейский текст, отдавая явное предпочтение Песни Песней.
Реакция церкви на очередной пароксизм религиозныхдвижений, затрагивающая и право и экзегетику, не заставляет себя ждать — Кодекс Грациана и т.н. Glossa ordinaria (представляющая текст Б.и с комментарием на полях и между строк) появляются почти одновременно. Последний свод, явно ланского происхождения, в своей окончательной редакции оформился в Париже не ранее 1210-1220 гг. Нельзя не удивиться совпадению времени работы болонских толкователей права и парижских толкователей Б.и, явно озабоченных не столько фиксацией норм, сколько приведением их в соответствие с изменившимися политическими реалиями XII в.
Париж играет в этом движении ведущую роль. Сен-Викторская школа пытается осмыслить мир и общество сквозь призму Б.и. Ей покровительствует Людовик VI, и она восприняла Glossa ordinaria как свое законное наследство. Ее лидерами являются Гуго (1094-1141), Ришар (ум. 1173) и Андрей (ум. 1175). Их работа была продолжена Петром Ломбардским (ум. 1160), автором глосс на Псалмы и послания апостола Павла, затем Петром Коместором (ок. 1110-1179) и Петром Кантором (ум. 1197), а позже в Парижском университете. Именно здесь были окончательно выработаны такие фундаментальные правила интерпретации библейских текстов, как «типологии» Ветхого и Нового Заветов, теория о «четырех смыслах» Писания, историческом, аллегорическом (или мистическом), тропологическом и анагогическом, и др. Сама мысль комментировать Б.ю полностью в течение лет учебы родилась в Парижской соборной школе. Руководители этой удивительной школы сводят сентенции и комментарии в систематические сборники; таким образом, их труды стали началом первых богословских «Сумм». «Аврора» Петра Риги, каноника из Реймса, есть результат прямого влияния этих парижских текстов, вроде «Схоластической истории» Петра Коместора. Мы видим подобную же попытку в Historiae sacrae gesta ab origine mundi таинственного Леонина, парижского магистра времен Филиппа Августа.
В пору бурного развития университетских дисциплин в XIII—XVI вв. экзегетика, преподаваемая на богословских факультетах, расцветает во всех университетах, особенно в Париже, который сохраняет главенство в этом цветнике знания. На экзегетику обращают меньше внимания среди доминиканцев (Гуго Сен-Шерский (ум. 1263); Фома Аквинский (ок. 1225 - 1274), который впервые после богословов IX в. обращается к текстам восточных отцов церкви; Роберт из Холкота) и францисканцев (Уильям из Мидлтауна, Николай Лирский (ум. 1349)), которыми комментируются только несколько избранных книг Б.и. Доминиканцы, в 1308 г. желавшие создать специализированные центры для изучения Б.и, отказались от этой мысли в 1312 г. - настолько был велик престиж умозрительного богословия. Даже если связь экзегезы с проповедью не прерывается, из проповеди уходят ученые изыскания экзегетики; проповедь принимает форму логически выстроенного морального назидания. После 1340 г. экзегетика приходит в упадок; она живет только в городах, где проповедь собирает больше внимательных слушателей.
Библия для всех?
Закономерен вопрос, действительно ли к Б.и обращаются многие? Действительно ли ею пользуются так часто? Для монастырей это утверждение справедливо, поскольку монастырские уставы начиная с XI в. предписывают чтение Б.и в течение всего литургического года. В соборных школах с XI в. и в университетах, позаимствовавших эту практику в XIII в., Б.ю читают и комментируют. Но можно ли сказать то же самое о соборных канониках и приходских священниках, городских и сельских, о членах религиозных братств и простых верующих? Нет никакой уверенности в том, что до XII в. во всех приходских церквях имелся полный текст Б.и. Что уж говорить о мирянах, которые, по всей вероятности, стали обзаводиться им лишь с появлением карманных изданий. Как и настоятели приходов, они имели в своем распоряжении лишь отдельные книги из св. Писания. Это в первую очередь псалтыри, евангелиарии (например, «Евангелиарий Генриха Льва», ок. 1170 г.), книги, предназначенные прежде всего для литургических нужд, следовавшие традиции сборников молитв для верующих каролингской эпохи, и иногда Новый Завет.
В наше время уже не принимается на веру «черная легенда» об инквизиции, одержимой желанием преградить всякий доступ мирянам к Б.и из страха перед ее не подконтрольным церкви прочтением. Тем не менее, начиная с папы Александра III, деятели церкви требуют, чтобы Б.ю не читали sine glossa, без авторитетных разъяснений - точно так же, как сборники правовых актов, не сопровождаемые глоссами.
Золотой век средневековой экзегетики приходится на XI столетие. Но не следует забывать, что эта ученая экзегетика часто использует и апокрифические евангелия о детстве Христа (равно как и предания о Моисее). Оппозиция между Б.ей ученых и Б.ей народной — не более чем фантазия постромантизма, не подтверждаемая данными анализа средневековых текстов и произведений изобразительного искусства. Латынь оставалась достоянием клира. Это видно из произведений, складывавшихся вокруг Б.и на древневерхненемецком и древнеанглийском языках, а именно первых глоссариев («Саманунга» из Санкт-Эммерама на древневерхненемецком), латинско-древневерхненемецкой Евангельской гармонии Татиана и трудов Эльфрика, предназначенных для пастырей и проповедников. Бурный расцвет переводов-адаптаций Б.и на местные языки, в частности романские, во второй половине XI в. находится в зависимости от вкусов и религиозных привычек аристократии. До 60-х гг. XIV столетия высшие классы соблюдают общепринятое правило чтения Б.и с глоссами. В Париже XII-XIII вв., в Вестминстере XIII в. и в Праге XIV в. для мирян специально переписываются лучшие труды по библеистике. Но лишь во второй половине XIV в. монархи Карл V Французский и Вацлав Богемский, а также реформаторы, подобные Джону Уиклифу, осмеливаются настаивать на необходимости полного и точного перевода. А тем временем «инакомыслящие» уже принялись за работу (боснийские Евангелия Хваля и вскоре вслед за тем переводы гуситов). Библейские сцены часто изображаются в церквях и в домах зажиточных людей в настенных росписях, скульптуре и витражах. Из «Библейских надписей» поэта Пруденция (348 - после 405) известно, что сценами из Ветхого и Нового Заветов украшались стены раннехристианских церквей. На протяжении всего средневековья удерживается традиция пространственного противопоставления ветхозаветных сцен (на северной стене храма) и земной жизни и страстей Христовых (на южной); действие развивается спиралеобразно вдоль нефа, сверху вниз в несколько рядов. В больших витражах, во французских Bibles moralisées и немецких Bibliae pauperum авторы иконографических программ развивали параллели между текстами Ветхого и Нового Завета, одновременно усматривая в них зеркало всемирной истории. Заказчики роскошно иллюминированных Б.й поручали также включать в них циклы миниатюр, посвященные определенным книгам Б.и (Книге Иезекииля, Апокалипсису), истории патриархов (Иосифа) или Христу (циклы земной жизни Христа украшают аристократические псалтыри начиная с XII в.): они столь многочисленны, что их визуальное сопоставление позволяет написать историю изменений вкусов и приключений духа. Без элементарного знания Б.и эти величественные театрализованные картины живописных образов остаются непонятными для созерцателя и историка.
Именно в Б.и, воспринимавшейся «суммой всего человеческого», начиная с XII в. и до конца средневековья интеллектуалы черпали аргументацию для нарождающейся политической и экономической теории. Еще в каролингскую эпоху они оценили большие потенциальные возможности подобного использования Б.и и разработали основы ее интерпретации. В Книге Бытия они читали об истоках власти, и св. Бернар основывал на Б.и свое учение о двух мечах, вдохновленный Евангелием от Луки (22,38). Они искали в исторических книгах Пятикнижия (Книгах Царств, Судей, Книге Ездры) и в Книгах пророков (Даниила) великие идеи всех реформ, религиозных и политических, а также решение частных вопросов, как-то доходы церкви, проблема монашества или помощь бедным. Благодаря христианским риторам античности ученые мужи владели приемами полемики. Б.я доставляла им первоклассный арсенал аргументации, который у них оспаривали инакомыслящие и еретики. Как бы ни были обеспокоены парижские богословы, начиная с XIII в., расхождениями в толкованиях библейских текстов, ни они, ни их университетское начальство не испытывали соблазна подчинить экзегетику единообразию нормы. Значительный объем Б.и, ее приспособляемость к сиюминутным нуждам и свойственный многим вкус к противопоставлениям (нашедший свое отражение уже в «Да и Нет» Абеляра) - бесспорные причины дезынтеграции восприятия св. Писания, бедствия, в возникновении которого виновны как клир, так и миряне. Возможно, что в проповедях между IX и XII вв. интерес сместился с Ветхого Завета на Новый. Это не влекло за собой отказа от Книг иудаистского канона: Б.я для христиан едина, невзирая на утверждения ослепленных полемическими страстями. Но смена приоритетов в восприятии ее текстов, тем не менее, прослеживается на протяжении всего средневековья.
Литература: Bogaert P.-M. La Bible latine, des origines au Moyen Age. Aperçu historique, état des questions // Revue théologique de Louvain, 19 (1988). P. 137-159, 276-314; Веrndt R. André de Saint-Victor (+ 1175), exégète et théologien. Tournhout, 1991 ; Idem . Skizze zur Auslegungsgeschichte der Bücher «Proverbia» und «Ecclesiastes» in der abendländischen Kirche// Sacris Erudiri, 34 (1994). P. 5-32; Brinckmann H. Mittelalterliche Hermeneutik. Tübingen, 1970; Buc P h . L'Ambiguité du Livre. Prince, pouvoir et peuple dans les commentaires de la Bible au Moyen Age. P., 1994; Cahn W. La Bible romane. P., Lausanne, 1982; De Poerck G. La Bible et l'activité traductrice dans les pays romans avant 1300 // Grundriss der romanischen Literaturen des Mittelalters. Bd. VI/1. Heidelberg, 1968. S. 21-48; Riche P., Lobric hon G. (Dir.). Le Moyen Age et la Bible. P., 1984; Une tentative méritoire de réévalution en cours du vieux travail de Samuel Berger: «Bibles italiennes» // Mélanges de l'Ecole française de Rome. Moyen Age. T. 105. Roma, 1993. P. 825-886; Smalley В. The Study of the Bible in the Middle Ages. Oxford, 1984; Stock В . The Implications of Literacy. Written Language and Models of Interpretation in the Eleventh and Twelfth Centuries. Princeton, 1983.
Г. Лобришон
Словарь средневековой культуры. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). Под ред. А. Я. Гуревича. 2003.