Akademik

ИСТОРИЦИЗМ

ИСТОРИЦИЗМ: — воззрение, согласно которому задачей науки истории (и более широко — наук об обществе) является открытие законов человеческой истории, позволяющих предсказывать будущее развитие общества. Иногда И. говорит не о «законах истории», а о ее «ритмах», «схемах» и т.п., на основе которых может осуществляться историческое предсказание.
Термин «И.» введен в сер. 1930-х гг. К. Поппером, полагавшим, что именно историцистские концепции ответственны за неудовлетворительное состояние теоретических социальных наук. И. зародился еще в антич. философии (Гераклит, Платон); в 19 в., когда он достиг расцвета, его сторонниками являлись Г.В.Ф. Гегель, О. Конт, К. Маркс, Дж.С. Милль и др. В частности, Милль говорил о своем методе, что он «заключается в попытке путем изучения и анализа общих фактов истории открыть... закон прогресса; данный закон, будучи установлен, должен позволить нам предсказывать будущие события так же, как это происходит в алгебре, когда уже из первых членов бесконечного ряда становится понятным принцип регулярности их образования, и мы можем предсказать, каким будет весь остальной ряд вплоть до любого члена».
Поппер подвергает резкой критике идею существования законов истории. Он проводит различие между обобщающими науками и историческими науками. Теоретические обобщающие науки занимаются проверкой универсальных гипотез, прикладные обобщающие науки — предсказанием конкретных событий. Исторические науки заняты конкретными, специфическими событиями и их объяснением: «С нашей точки зрения, действительно не может быть никаких исторических законов. Обобщение принадлежит к таким научным процедурам, которые следует строго отличать от анализа отдельного события и его причинного объяснения. Задача истории как раз и заключается в том, чтобы анализировать отдельные события и объяснять их причины. Те, кого интересуют законы, должны обратиться к обобщающим наукам (например, к социологии)».
То, что историки интересуются единичными или специфическими событиями, а не законами или обобщениями, вполне совместимо, полагает Поппер, с научным методом, и в частности с причинным объяснением. Исторические науки не стоят особняком в своем отношении к универсальным законам. Всякий раз, когда речь идет о применении науки к единичной или частной проблеме, возникает сходная ситуация. Химик, проводящий анализ некоторого соединения — допустим, куска породы, — не думает об универсальном законе. Он применяет стандартную процедуру, являющуюся с логической т.зр. проверкой единичной гипотезы (напр., «Это соединение содержит серу»). Интерес его является гл.обр. «историческим» — это описание одной совокупности событий или одного индивидуального физического тела.
И. является одной из форм натурализма — стремления перенести в сферу общественных наук то, что считается методом естественных наук. Типичный аргумент в пользу И. состоит в следующем: «Мы можем предсказывать затмения, почему же тогда мы не можем предсказывать революции?» В более систематической форме этот аргумент звучит так: «Задачей науки является предсказание. Поэтому задачей общественных наук должны быть предсказания относительно общества, т.е. истории».
Позиция, согласно которой история представляет собой смену единичных и уникальных явлений, и что в ней нет прямого повторения и потому нет законов, сложилась в кон. 19 — нач. 20 в. (В. Виндельбанд, Г. Риккерт, Б. Кроне, Ф.А. Хайек, Поппер, К. Ясперс, Р. Арон и др.). «В конечном счете, — пишет Арон, — уникальное и необратимое становление, по своему определению, не несет в себе закона, поскольку оно не воспроизводится — по крайней мере, возвращаясь к его началу, нельзя представить... те правила, которым подчиняется всеобщее движение».
Нередко за законы истории принимаются действующие в истории социальные тенденции, подобные тенденции технического прогресса или роста народонаселения. В частности, Милль, говоривший о «законе исторического прогресса», выражал веру, что «общая тенденция есть и будет, за случайными и временными исключениями, тенденцией к лучшему, — тенденцией в направлении более счастливого и совершенного состояния. Это... теорема науки». Тенденции не являются, однако, законами, поскольку складываются при определенных условиях и прекращают свое существование при исчезновении этих условий.
Нередко историцистское истолкование истории соединяется с активизмом — уверенностью, что история делается самими людьми и связанным с этой уверенностью стремлением к активности, неприятием бездеятельности и пассивного ожидания. Как выразил эту «активистскую позицию» Маркс в своих «Тезисах о Фейербахе», «философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы его изменить». Однако активизм, который подобно активизму Маркса, опирается на идею естественных законов истории, столь же непреложных, что и законы природы, является внутренне непоследовательной позицией. Такой активизм предполагает, что общество изменяется людьми, но при этом движется по предопределенному и неизменному пути, стадии которого предначертаны непреложной исторической необходимостью. В предисловии к первому тому «Капитала» Маркс был вынужден так ограничить возможность активного вмешательства людей в ход их собственной истории: «Когда общество находит естественный закон, определяющий его развитие, даже в этом случае оно не может ни перескочить через естественные фазы своей эволюции, ни выкинуть их из мира росчерком пера. Но кое-что оно может сделать: сократить и облегчить родовые муки». Совмещение активизма с идеей «железных законов истории» вызвало критику уже в кон. 19 в. Утверждалось, в частности, что создание сторонниками И. политической партии, ставящей своей целью уничтожение капитализма и построение социализма, столь же бессмысленно, как и создание партии, борющейся за то, чтобы Луна — в соответствии с законами природы — двигалась по своей орбите. Поппер так перефразирует активистское изречение Маркса: «Историцист может только объяснить социальное развитие и помогать ему различными способами; однако дело, по его мнению, заключается в том, что никто не способен его изменить». И. не учит бездеятельности и фатализму и вместе с тем утверждает, что любая попытка вмешаться в социальные изменения тщетна.
И. видит основную задачу индивидуальной жизни в том, чтобы быть добровольным инструментом для достижения историей ее объективных целей. Если человек будет бороться против них, ему все равно не удастся остановить или изменить ход истории. Все, чего он добьется, так это своего осуждения потомками. Тот, чья деятельность идет по линии движения истории, удостоится со временем ее похвалы, в то время как тех, которые пытаются действовать против хода истории, ждет неминуемое осуждение. И. связан, т.о., с идеей, что высший суд — суд истории, или, как говорили в Средние века, «Всемирная история — это всемирный суд». Эта идея, характерная для всех коллективистических обществ, замещается в индивидуалистических обществах убеждением, что высшим судьей своей жизни и своей истории является сам человек, живущий в конкретную эпоху (см. ИНДИВИДУАЛИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО И КОЛЛЕКТИВИСТИЧЕСКОЕ ОБЩЕСТВО ).
И. представляет собой крайнюю версию историзма, утверждающего определенность настоящего одновременно прошлым и будущим.

ИСТОРИЦИЗМ:     ИСТОРИЦИЗМ (англ. historicism, франц. historicisme, итал. storicismo) — термин, обозначающий различные теории, в основе которых лежит то или иное представление об истории, определенная “философия истории”. В английском, французском, итальянском и испанском словоупотреблении историцизм — то же, что и “историзм”. В русскоязычной философской традиции в эпоху господства диалектического и исторического материализма было принято различать “историцизм” и “историзм”, первый из которых относился к “буржуазным” концепциям истории (от В. Дильтея и О. Шпенглера до Р. Д. Коллингвуда и А. Тойнби), второй — к “подлинно научному” пониманию исторической действительности, кульминацией которого считался марксизм-ленинизм. В немецкой интеллектуальной традиции, где термины Historizismus и Historismus не совпадают, понятия “историцизм” и “историзм” имеют разную смысловую нагрузку. Первое (Historizismus) употребляется почти всегда в негативном значении. Так, Ницше (“О пользе и вреде истории для жизни”) полемизирует с историцизмом как с главным виновником архивно-музейного, непродуктивного обращения с историей. Для Гуссерля (“Философия как строгая наука”) историцизм представляет собой опасность не меньшую, чем натурализм: если последний натурализирует предметы сознания, то историцизм превращает их в “духовно-исторические” образования. В споре с Дильтеем Гуссерль настаивает на том, что релятивность философских систем и мировоззрений нельзя преодолеть, находясь на “исторической” точке зрения: для преодоления релятивизма необходим ориентированный на общезначимость идеал истины. Позиция философии, стремящейся стать научной, должна быть поэтому над-исторической.

    Проблема историцизма в отчетливой форме была поставлена в 19 в. как проблема условий возможности исторического знания. Прогресс естественных наук и связанный с ним расцвет позитивизма поставили вопрос о научном статусе исторического знания. Трудность последнего, как показал Дильтей, заключается во взаимной обусловленности объекта и субъекта истории как науки: субъект, которому надлежит познать “бытие истории”, сам является историческим бытием. Позитивистский подход к истории, таким образом, методологически некорректен; он предает забвению специфику предмета. Обращение с историей как с природой есть недопустимый натурализм.

    С критикой натурализма и социологизма в историческом познании выступили неогегельянцы (Б. Кроче, R Д. Коллингвуд). Однако предпринятое ими очищение “истории” от “социологии” привело к вымыванию из исторической науки социального измерения, к редукции истории к истории идей. К. Поппер (Нищета историцизма, 1957) понимает под историцизмом все социально-философские теории, основанные на вере в “историческую необходимость”, ориентированные на открытие в истории “тенденций” и “законов” развития и тем самым притязающие на предвидение будущего. Сколь бы различны при этом ни были социальные теории (напр., воззрения Платона и Маркса), их объединяет страсть к социальной инженерии — обустройству общества сообразно некоторому идеалу

    В. С. Малахов

    В немецкой философии сер. 19 в. (в частности, в постгегелевском идеализме) под историцизмом понимают спекулятивную философию истории. В кон. 19 — нач. 20 в. термин “историцизм” приобрел отчетливо негативные коннотации. Историцизм в этот период означает либо релятивизм, как у Риккерта, либо подмену “систематического” измерения философствования “историческим”, как у Наторпа, либо фетишизацию детерминизма, как у Зиммеля. Хайдеггер, опираясь на Ницше, понимает историцизм как историографию, лишенную собственно истории, как “неисторическую историю” (ungeschichtliche Historic).

    В первые десятилетия 20 в. историцизм означает исторический позитивизм — бессистемную фактографию, накопление исторических данных без оценки их значимости и безотносительно к современной тому или иному историку эпохе. В этом полемическом контексте появился труд Э. Трёльча “Историцизм и его проблемы” (1922, рус. пер. 1994). Главная проблема историцизма — это проблема релятивизма. Трельч, отправляясь от “критики исторического разума”, предпринятой Дильтеем, полон решимости освободить историцизм от отрицательных побочных значений, но уже несколькими годами позже (Historismus und seine Überwindung, 1924) отказывается от этих попыток. Это занимает Э. Ротхакера (Einleitung in die Geisteswissenschalten, 1920), стремящегося продемонстрировать емкость и неодназначность явления, именуемого историцизмом. Последний, по Ротхакеру, связан далеко не с одним позитивизмом: историзация мышления начата уже Гегелем, а до него была характерна для представителей философского романтизма. Проблематику историцизма трактует в том же ключе и Ф. Майнекке (Die Entstehung des Historismus, 1936). Непреходящая ценность историцизма заключается, по Майнекке, во-первых, в индивидуализирующем рассмотрении духовных явлений и, во-вторых, во внедрении в мышление понятия развития. В последнем значении, т. е. в качестве “принципа подхода к действительности как к изменяющейся, развивающейся”, термин историцизм употреблялся в 1930—80-х гг. в отечественной философии.