Akademik

(греч. – великодушие)

термин, которым Платон обозначил идеал воспитания у греков, сочетание благородства, богатства, физических и духовных способностей. Нем. идеализмом понимается как совокупность хорошего физического и духовного воспитания и соответствующего образа жизни. У греков калокагатия была не этико-эстетическим, а социально-этическим понятием, ибо калокагатос (человек, воспитанный в духе калокагатии) должен был предоставить себя в распоряжение общества (см. Полис).

(греч. καλοκαγαϑία, от καλός – прекрасный и ἀγαϑός – хороший, нравственно совершенный) – непереводимый термин антич. эстетики, обозначающий гармонию внешнего и внутреннего, которая является условием красоты индивида. Термин этот понимался по-разному в связи с различными периодами социально-историч. развития антич. общества и типами мышления. Первое упоминание о К. содержится в материалах, относящихся к т.н. семи мудрецам. Солон рекомендует хранить К. "нрава вернее клятвы" (Diels⁹73а, 2, 4); Биант же понимает под К. внешний вид человека в зеркале, к-рый должен указывать ему на его моральные качества (73а, 6, 2). Пифагорейцы понимали К. как внешнее поведение человека, определяемое его внутр. качествами (58, D5). В дальнейшем в связи с социальной дифференциацией в антич. обществе это общее значение термина "К." уточняется и получает разный смысл. Старинно-аристократич. понимание К. содержится у Геродота (II 143) в связи с жреческими традициями, у Платона (Theaet., 142 b), к-рый связывает ее с воинскими доблестями, "природными" качествами (Prot. 315 d) или с родовыми особенностями (Charm. 157 с – 158 а) и др. В условиях развития индивидуального хозяйства термин "К." стали применять для обозначения хороших, практичных и расчетливых хозяев (Xenoph. Oecon. VI 12–17; VII 1–3), а в связи с политич. развитием этот термин в виде существительного прилагается к умеренным демократам (Xenoph. Hell. II 3, 12.15.38. 53; III 3, 19, ср. Aristot, Polit. IV 8).

В конце 5 в. до н.э. в связи с появлением софистики термин "К." употреблялся для обозначения учености и образованности (Plat. Prot. 328в; Lach. 186с; Aristoph. Nub. 100 sq, сл.). В этом смысле К. применялся не только к софистам, а вообще к людям высокой культуры (Plat. Alcib. I 124 е – 125 a; Theag. 127 а). Ксенофонт, Платон и Аристотель понимали К. философски. Она выступала у них как нек-рого рода гармония внутреннего и внешнего, причем под внутренним у них понималась мудрость, осуществление к-рой в жизни и приводило человека к К. У Ксенофонта таким идеалом гармонич. благородства являлся Сократ (Меnor. I, 1, 16; III 9, 4), причем эту К. он отличал от просто добрых поступков, от добродетели и красоты (там же, III 9, 5; I, 3, 11; I, 2, 29), так что К. являлась у них чем-то единым и нераздельным, в к-ром уже нельзя различать внутреннее и внешнее (там же, III 8,5). Платон трактовал К. как особого рода соразмерность, а именно как гармонию души и тела (Tim. 87 с – 89 d). Другие тексты Платона (R. Р. III 401 d е; Раrm 127 а b; Euthyd. 271 b; Gorg. 470 e; R. P. IV 425 d; Lach. 192 c) связывали К. со счастьем, разумностью, свободной убежденностью, к-рая не нуждается во внешних законах и заключается в естеств. умении правильно пользоваться жизненными благами.

Аристотель при выяснении К. исходил из чувственных и естеств. благ (богатство, здоровье и др.), трактуя их безболезненное употребление как К. (Magn. mor. II 9). Здесь прекрасным оказывается не внешнее, а именно то внутреннее, к-рое одухотворяет чувственные блага. С нек-рыми деталями та же самая мысль проводится Аристотелем и в др. текстах (Ethic. Eud. VII 15). К. есть цельность человеч. личности и величие души (Ethic. Nic IV 7) она свойственна всем людям, но только в разной степени). Дальнейшее развитие индивидуализма и психологизма, происходящее в эпоху эллинизма, привело к тому, что К. стала трактоваться не как нечто природное и естественное, но как результат моральных упражнений и тренировки. Это приводило к моралистич. пониманию К., чуждому классич. К. (см. трактат, приписываемый Исократу: "Увещание к Демонику"). К. является одним из центр. понятий антич. эстетики на всех главнейших социально-историч. ступенях ее развития.

Лит.: Лосев А. Ф., Классическая калокагатия и ее типы, в сб.: Вопр. эстетики, 1960, вып. 3;Walter J., Die Geschichte der Ästhetik im Altertum..., Lpz., 1893, S. 121–47; Utitz E., Geschichte der Ästhetik, В., 1932, S. 11–14; его же, Bemerkungen zur altgriechiscben Kunsttheorie, В., 1959, S. 14–19; Вerlage J., De vi et usu vocum Καλός Καγαϑός Καλοκαγαϑία, "Mnemosyne", Ν. Ser., 1932/33, v. 60, p. 20–40; Jüthner J., Kalokagathia, в кн.: Charisteria A. Rzach, Reichenberg, 1930, S. 99–119.

    КАЛОКАГАТИЯ (греч. καλοκαγαθία, το καλον κάγαθόν) — термин античной этики (приблизительный перевод “нравственная красота”), составленный из двух прилагательных: καλός (прекрасный) и αγαθός (добрый). Более всего значим для философии классического периода (Сократ, Платон и Аристотель), однако имеет свою историю и в ранней традиции: как понятие засвидетельствовано для Бианта и Солона. Калокагатия стала одним из важнейших терминов нравственного учения Сократа, о чем можно судить по сократическим сочинениям Ксенофонта и Платона. В “Меморабилиях” Ксенофонт изображает “разговор Сократа с Аристиппом о калокагатии” (Mem. Ill 8), в ходе которого Сократ отождествляет понятия “прекрасное”, “хорошее” и “полезное” (для души); соответственно, благом и красотой нетелесной души, если она существует правильно, оказывается добродетель. В другой беседе он противопоставляет калокагатию “постыдному”, делая это в ходе характерного отождествления “мудрости” (=рациональное мышление) и “благоразумия” (=нравственное сознание), сближая т. о. калокагатию с последним. В платоновской “Апологии” 21d4 термин “калокагатия” появляется в знаменитой формуле Сократа о незнании: в пер. Вл. С. Соловьева “оба ничего в совершенстве не знаем” (букв. “не знаем ничего прекрасного” — καλόν κάγαθόν), — подчеркнуто этическое содержание философии Сократа. И в платоновском “Пире” 222а6 говорится, что речи Сократа касаются всех вопросов, которыми занимается тот, “кто хочет достичь калокагатии”.

    Для Платона калокагатия была термином важным, но не центральным, ибо и философия его не исчерпывается этикой, в отличие от сократовской. Термин редко встречается у него в значении внешней красоты (Euthyd. 271b4; Farm. 127b3), в основном же—в значении красоты нравственной, выступая как синоним понятия “добродетель”: Gorg. 515a6 (“человек достойный”, противопоставлен дурному, т. е. несправедливому, распущенному и безрассудному); 527d2 (“поистине достойный человек и предан добродетели”, καλός κάγαθός, ασκών άρετήν); Symp. 204a5 (“тем-то и скверно невежество, что человек и не калокагатийный, и не умный вполне доволен собой”) и во многих других местах. Исключением из этического толкования выглядит пассаж из “Тимея” 88с6, в котором καλός обозначает красоту тела, a αγαθός — души; здесь Платон имеет в виду гармонично развитого человека, прекрасного и душой и телом.

    В платоновской Академии калокагатию определяли как “умение избирать наилучшее нравственное решение” (Ps.-Plat. Definitiones 412e8). Аристотель продолжает разрабатывать этот термин, причем делает это не в “Никомаховой”, а в “Евдемовой этике” VII 3, 1248b8-1249al6 и “Большой этике” II 9. По Аристотелю, калокагатия — совершенная добродетель (такая же, как справедливость “в широком смысле”): “О нравственной красоте (калокагатии) говорят по поводу добродетели: нравственно прекрасным зовут справедливого, мужественного, благоразумного и вообще обладающего всеми добродетелями” (Magna тог. II 9, 1207b23—26). В “Евдемовой этике” калокагатийным называется тот, кто “обладает прекрасными благами как таковыми и практически действует ради прекрасного как такового” (1248Ь34—36), т. е. кто стремится жить добродетельно (^согласно благу как таковому) не ради внешнего “природного” блага (здоровья или силы, как граждане Спарты). По существу, калокагатия, определяемая как “полнота добродетели” (αρετή τέλειος, 1249а16), является содержательным ответом на формулу счастья (“полнота жизни в полноте добродетели”, 1219а38—39). Аристотель также подчеркивает, что для совершенного в моральном отношении человека внешние блага (богатство, слава, почет) не несут никакой опасности в смысле повреждения нрава, и более того, без внешних благ тоже не может быть полноты и совершенства. Но все это относится к достаточно небольшой части граждан (собственно, истинным философам), ибо “многие не способны обратиться к калокагатии, поскольку они привыкли повиноваться не стыду, но страху” (“Никомахова этика”Х10,1179Ь10-11).

    После Аристотеля термин еще встречается у ранних стоиков (Хрисипп учил, чторавносильны выражения “жить по природе”, “жить прекрасно” и “жить хорошо” и, в свою очередь, “калокагатия” и “добродетель”, см. SVF II 16), но постепенно исчезает из разговорного философского языка. Византийский словарь Суда фиксирует память о главном содержании термина: “калокагатия — это доброта” (К, 244). Лит.: Лосев А. Ф. История античной эстетики: Итоги тысячелетнего развития, кн. 2. M., 1994, с. 386—439.

    M. A. Солопова