Akademik

    АВТОКРИТИКА — суждение автора о своем собственном произведении, т.-е. самокритика. Виды автокритики являются в то же время и видами общей неавторской критики (см. это слово), но не наоборот. Так, автокритике не может принадлежать разновидность общей критики, существующая во всех литературах и нередко пользующаяся значительным влиянием в вопросах искусства, но характеризующаяся как раз тем, что о художественном произведении и художественной индивидуальности автора судят, не имея достаточного представления о художественном творчестве. При этом полагают, что художественное творчество не заключает в своей основе ничего такого, что не было бы свойственно и людям художественно бездарным, т.-е. будто бы только чувства, мысли, соединенные с уменьем владеть речью. От такой разновидности совершенно свободна авто критика, благодаря тому, что творческое состояние во всем его своеобразии, как протекающее в душе автора, не может оказаться чуждым и неизвестным ему, как будто постороннему критику. Поэтому тех грубых эстетических ошибок, какие составляют обычное явление в критике, в автокритике не бывает. Но, запоминая и сознавая, какими переживаниями и особенностями представлений сопровождалось творчество того или иного создания, и давая в своих письмах, дневниках и другого рода признаниях подчас точные воспроизведения, а то и глубокие, меткие характеристики своего творческого состояния в его различных моментах, автор может не оказаться на высоте в качестве критика, дающего ту или иную эстетическую оценку своего произведения. Бывают случаи, когда, авторы дают преувеличенную оценку какому-нибудь своему произведению, относительно малоценному у него. Автор может выказать пристрастие к своему произведению, например, в силу каких либо дорогих для него связей внешнего или внутреннего характера, т.-е. связей с жизнью или творчеством. Однако, авторские оценки всегда дают интересный и важный материал для освещения вопросов творчества и для характеристики индивидуальности автора. Вообще же следует сказать, что наибольшее существенное значение имеют случайные и спорадические моменты авторских суждений о себе, содержащиеся в письмах, заметках, разговорах, — как непосредственные и чистые выражения мнений автора. Меньшею ценностью обладают авторские предисловия, которые часто бывают как бы тоже заметками автокритического характера, но уже обращенными к читателям и рассчитанными на печать, — следователь но, менее непосредственными и свежими, более надуманными. Наибольшим же искажением подвержены авторские оценки в самостоятельных статьях, специально писанных в качестве автокритики. Такого рода очерки подкупают своей цельностью и законченностью, но на них меньше всего можно слепо полагаться, неосторожно принимая суждения автора за что-то, чему нельзя противоречить. Надо иметь в виду, что, решаясь выступить в печати с Автокритикой, писатель пытается привести к полной определенности свои суждения по поводу собственных произведений. А в таком случае он неизбежно сталкивается с вопросами обще-эстетическими, как и вообще критика не может обойтись без более или менее осознанных обще-эстетических критериев. Но тут уже все будет зависеть от того, какие принципы составят основу для критико-эстетической мысли автора. Ложные критерии губительно подействуют на весь характер самокритики автора. Так, Лев Толстой в пору расцвета своего художественного гения высказывал глубокие мысли о художественном творчестве, впоследствии же пришел к отрицанию того искусства, в области которого творил ранее, и называл свои художественные произведения «пустой болтовней» («Анна Каренина», «Хозяин и работник»). Насколько проникновенна у Толстого автокритика первой поры, настолько же поверхностна у него автокритика последнего периода, опирающаяся на совершенно чуждые и посторонние для художественной деятельности начала. Бывает и так, что писатель в своей Автокритике оказывается подчиненным господствующим в его время воззрениям на искусство и творчество и таким теориям, в угоду которым он вынужден, незаметно для себя, но насильственно видоизменять показания своего собственного художественного опыта и свидетельство своего критико-эстетического вкуса. Наиболее ярким примером Автокритики этого рода является статья Гончарова «Лучше поздно, чем никогда», представляющая как бы авторское предисловие к собранию романов. Это — весьма замечательная статья, дающая ценнейшие наблюдения Гончарова над своим творческим состоянием; кроме того, в этой статье Гончаров превосходно и тонко разбирается в общих вопросах литературной эстетики и дает подчас прямо блестящие решения некоторых существенных и сложных эстетических вопросов. И, наряду с этим, переходя к собственно автокритике, т.-е. к суждениям о своих романах и оценке их, Гончаров высказывает столько искусственного и прямо фальшивого по поводу своих художественных заданий, что пользоваться этой работой Гончарова, как критическим пособием, при рассмотрении его романов, является совершенно невозможным. Насколько в эстетико критической части своей статьи Гончаров обнаруживает привлекательнейшие стороны своего ума, который еще Достоевский назвал «большим», настолько в социально критической части своей работы он высказывает неприятные стороны своего ума, его изворотливость и уменье приспособить, согласовать понимание художественного произведения, даже собственного, с духом эпохи и уклоном руководящих кругов критики. Но нетрудно увидеть кощунственную нарочитость предлагаемых Гончаровым толкований своих главных образов. Автору как будто страшно польстило то крупное общественное значение, которое придал его «Обломову» Добролюбов, и вот он теперь уже сам берется за дело и рубит с плеча, боясь, как бы не отстать от своего образца, и чуть ли не перегоняет его. Гончаров всецело присоединяется к Добролюбову в понимании Обломова («Если бы мне тогда сказали все, что Добролюбов и другие, и, наконец, я сам потом нашел в нем...») и настолько, что даже не считает нужным останавливаться на рассмотрении этого гениального образа, очевидно, полагая, что Добролюбов сказал о нем все достаточно полно и верно. А между тем Добролюбов совсем ничего не ответил на вопрос, заданный им самим: «Что такое Обломовщина?», а дал ответ на то, каким способом можно использовать тему Обломова в целях пробуждения общественного самосознания. Вообще Обломов рисуется, как образ сатирический — высмеяние падающего в своем значении барства и типовое обобщение его главных отрицательных сторон. Но Обломов, по существу, есть лирический образ под юмористическим освещением, воплощающий лучшие и интимнейшие мечты и желания автора. Это — образ скорое философического, чем социального значения. У нас такое понимание Обломова было совершенно поглощено односторонним и ложным в корне толкованием Добролюбова, но на Западе был выражен такой неисторико-публицистический подход к Обломову. Так, напр., немецкий психолог и эстетик Фолькельт отмечает в творчестве Гончарова философскую, шопенгауэровскую струю (характеризующую, по его мнению, вообще русскую художественную литературу в ее главных представителях). Действительно, Гончаров противопоставляет бездейственность и созерцательность Обломова и его пламенную и чистую мечту о норме покоя и красоты — суете стремлений и жизненной воле Штольца, Сам же Гончаров в разъяснениях по поводу своих образов выдвигает, угождая своему времени, нечто совсем другое, а именно то, что он — истинный прогрессист, так что выходит, будто автор только это и хотел сказать своими образами, и больше за ними ничего не кроется. Гибкость, вернее, полную пригнутость своей автокритики перед признанными авторитетами времени Гончаров доводит до того, что выражает полное авторское сочувствие и к Адуеву старшему (следуя в этом случае отзыву Белинского); но для этого требуется весьма немногое, а именно, удержав сюжет «Обыкновенной истории», совершенно забыть самый роман, особенно «финал», а в нем две последние картины: трезво-житейская система дядюшки приводит к тому, что он замучил, да прямо сжил со свету свою молодую и чуткую жену, а мечтатель племянник, пойдя по следам дяди, женится по расчету и с достоинством носит свое выпуклое брюшко и орден на шее. Самое заглавие «Обыкновенная история», в котором звучит такая грустная нотка, — так у Гончарова-художника, — Гончаровым-критиком, повидимому, берется совсем в другом смысле и с иным оттенком. А третий критик — С. Венгеров, слово в слово поверил во всем критику-Гончарову и рассматривает его романы, всецело руководясь авторскими пояснениями. Таким образом, самокритика Гончарова только способствовала укреплению глубоко-ложной традиции.

    Но чаще Автокритика является, как протест против суждений критиков. Так, например, великолепный ответ критикам дает Лев Толстой в письме Страхову (1876 г., апр.), говоря по поводу неправомерных и вообще по отношению художественных произведений поисков идеи «Анны Карениной» следующее: «Если же бы я хотел сказать словами все то, что имел в виду выразить романом, то я должен был бы написать роман тот самый, который я написал, сначала. Но если критики теперь уже понимают и в фельетоне могут выразить то, что я хочу сказать, то я их поздравляю и смело могу уверить, qu'ils en savent plus long que moi». Ответом на критику является и отдельный автокритический очерк Льва Толстого «Несколько слов по поводу книги «Война и мир», в котором Толстой оправдывает свое произведение со стороны внешней формы (построения, языка) и внешнего содержания (воспроизведения быта взятой им эпохи, например, отсутствия в изображении романа отрицательных явлений крепостного строя) и др. Вся значительность автокритических утверждений выражена уже в самом начале этой его статьи; именно по поводу неопределенности формы его произведения автор отвечает чрезвычайно метко и сильно: «Что такое «Война и мир»? Это — не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника. «Война и мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось». У Тургенева автокритическим соображениям — о типе Базарова — посвящена пятая глава «Литературных и житейских воспоминаний» (По поводу «Отцов и детей»). Здесь автор говорит, что, «за исключением воззрений на художество», он разделяет почти все убеждения своего героя и чувствует к нему, если не любовь, то «невольное влеченье», так что Базаров не есть злая сатира на молодое поколение, как поняли многие представители его, ожесточившиеся за это на Тургенева. У Грибоедова есть начатая автокритическая заметка (короткий отрывок) «По поводу: Горе от ума», в которой он многозначительно говорит, что «первое начертание этой сценической поэмы... было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь...», когда «удовольствие слышать стихи... в театре, желание им успеха заставили... портить... создание, сколько можно было». Из авто критических замечаний состоит также ответное письмо Грибоедова Катенину (1825 янв.). Ценные отзывы о своих произведениях дают в своих письмах: Пушкин (напр., о своих ранних поэмах), Достоевский (напр., об «Идиоте», «Бесах» и др.), Чехов (подробные характеристики действующих лиц своих пьес, напр., «Иванова», «Вишневого сада» или рассказа «Именины») и некоторые другие. Выдающееся значение имеют автокритические очерки Гоголя: «Предуведомление для тех, которые пожелали бы сыграть, как следует, «Ревизора»; «Развязка Ревизора» и «Дополнение» к ней; «Театральный разъезд после представления новой комедии»; «Четыре письма к разным лицам по поводу «Мертвых Душ» («Выбранные места из Переписки с друзьями», XVII); наконец, «Авторская исповедь». Будучи вообще весьма значительным критиком (ряд очерков в «Выбр. мест, из Переп. с друзьями» и отдельно, напр., «Несколько слов о Пушкине», «О поэзии Козлова» и др.), Гоголь и в области автокритики дал, как ни кто другой из наших писателей — притом, кроме писем с автокритическим содержанием, ряд отдельных, специальных произведении самокритики. Многое из них давно пошло в общий обиход критических суждений о Гоголе, как исключительное по проницательности мысли и силе выражения (напр., о смехе, как единственном благородном лицо «Ревизора», о пошлости, как центре изображения в «Мертвых Душах», о юморе, как смехе сквозь слезы, и о многом другом общего и детального критического характера). Следует, однако, заметить, что многие суждения Гоголя в его автокритике были подсказаны, внушены ему своеобразием его религиозных исканий и переживаемого им морального кризиса, следовательно, не могут иметь положительного значения в общем смысле. Обращает на себя внимание и то, что автокритические произведения Гоголя, вызванные его «Ревизором» (кроме «Предуведомления») написаны в форме пьес для сцены с действующими лицами: автором, актерами, людьми из публики и др. Это, конечно, редчайшая форма автокритики. В художественной же форме, вообще, автокритика бывает, например, в стихотворениях, посвященных автором характеристике своего творчества. Часто такими являются стихотворения, обращенные к Музе, дающие иногда сжатые и сильные самохарактеристики поэтов. Так, у Некрасова «Муза мести и печали», «...бледную, в слезах, кнутом иссеченную музу». У Боратынского: «Не ослеплен я музою моею, красавицей ее не назовут... Но поражен бывает мельком свет Ее лица необщим выраженьем...». У Фета: его Музы — «отрывистая речь была полна печали, И женской прихоти, и серебристых грез». Лермонтов определяет себя, как русского Байрона: «Нет, я не Байрон, я — другой, Еще неведомый избранник, Как он, гонимый миром странник. Но только с русскою душой...». Бальмонт очень часто характеризует себя в стихах; например: «Я — изысканность русской медлительной речи, Предо мною другие поэты предтечи... Не кляните, мудрые, что вам до меня, Я, ведь, только облачко полное огня... видите, плыву И зову мечтателей, — вас я не зову». У Дениса Давыдова: «...Мой стих порывистый, несвязный, стих безыскусственный, но жгучий и живой». В стихотворении под заглавием «Памятник» Державин подвел итоги своему значению, как писателя.

    Замечательны у поэтов характеристики своего стиха. Так, у Пушкина: «летучие листы»; у Лермонтова: «Железный стих, облитый горечью и злостью»; у Фета: «благовонный стих»; у Некрасова: «суровый, неуклюжий стих»; у Бальмонта: «изысканный стих».

    Автокритическим материалом, конечно, отчасти пользовались исследователи литературы, по отдельных работ, посвященных автокритике того или иного писателя, не существует. Между тем, такая, напр., тема: «Гоголь, как авто критик», одна могла бы составить предмет большого исследования. За последнее время у нас произведены попытки дать эстетику и поэтику некоторых писателей; в близкой связи с этими областями находится и область Автокритики.

    Н. Д.