Akademik

    ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН — роман, действие которого развертывается на фоне исторических событий. Зачатки исторического романа можно усмотреть уже в Александрийскую эпоху не только в исторических именах, которыми наделяет своих героев, в стиле своего романа Хайрей и Коллироя подражающий Фукидиду, Харитон Афродисийский, но, в особенности, в романах об Александре Великом и о Троянском походе, написанных в первые века нашей эры и получивших в средние века в многочисленных версиях и переделках огромное распространение по всей Европе. Однако, встречающий нас здесь налет якобы-историзма является едва ли не только удобным приемом с целью заставить читателей с наибольшим доверием отнестись к той неудержимой фантастике, которая переполняла все эти произведения. Если в Александрийском и средневековом романе систорической окраской история является служанкой мифологии, то визобилующем историческими мотивами французском романе XVII в. (Д'Юрфе Астрея, романы Гомбервилля, Кальпренеда, который, порицая антиисторизм своих предшественников, свои произведения даже называл «историями», m-me Скюдери), наоборот сталкиваемся со своего рода историческим наивным реализмом, не дававшим его авторам возможности, изображая далекое прошлое, минувшие века, отвлечься от окружающей их современности. Пастушеская идиллияАстреи развертывается на кровоточащем фоне Галлии V в., Гомбервилль и, в особенности, Кальпренед, заимствуют свои сюжеты из Плутарха, Тацита, Светония и др. (так, в романе Кальпренеда „Cleopatre, la belle Egyptienne“ рассказывается по Плутарху история отношений дочери Юлия Цезаря, Клеопатры, Помпея и Марка Антония; сюжет другого романа «Faramond» взят из истории франков и т. п.). Однако, у варварских народов начала нашей эры оказываются парки, ничуть не уступающие знаменитому Версалю с фонтанами, мраморными статуями, геометричностью аллей и куртин, а все эти парфяне, македонцы, египтяне и остготы мыслят и чувствуют так, как мыслил и чувствовал любой образованный француз середины XVII в. Что касается m-me Скюдери (особенность некоторых ее романов — выбор более близких исторических эпох, так в романе «Mathilde» перед нами проходят в качестве действующих лиц Петрарка, Лаура, Боккаччио), она сознательно придавала своим произведениям историческую видимость, с целью маскировать ею портретность изображений некоторых своих современников. Эта зияющая пропасть между исторической действительностью и бравшимися изображать ее романами, дававшими «ткань происшествий известных, но переиначенных, именем знаменитых, но которых часто совершенно узнать нельзя», была ощутима уже и в момент их первого появления. Так, в известном памфлете Буало „Les héros de Roman“, герои романов, наделенные звонкими историческими именами, явившись в тартар, немало удивляют подземных богов своими странными речами и несообразными поступками: знаменитый полководец Кир разучился командовать, но зато расплакался от нахлынувших воспоминаний о своей неверной «возлюбленной», кровожадные царицы древности пишут мадригалы своим врагам и вздыхают о царстве нежности и т. д. В результате подземные боги с позором изгоняют из своих пределов этих псевдо-героев, эти «фальшивые тени», «пошлые копии, списанные с первого встречного современника». Но только с развитием исторической науки, раскрывшей всю несхожесть отдаленных исторических эпох и между собой, и с данной современностью и вместе с тем показавшей внутреннее культурное единство всех сторон жизни, их образующих и выражающихся столько же в идеях и чувствованиях, в одежде и языке, мог возникнуть подлинный исторический роман, как мы его понимаем в настоящее время — художественная реставрация той или иной исторической действительности. Восставая против рационалистических абстракций классицизма XVIII в., требуя в противовес им точной и согласной с действительностью разработки времени (couleur historique) и места (couleur locale), в рамках которых располагается действие данного художественного произведения, романтики указали и метод такой реставрации. Таким образом, к началу XIX в. все условия создания нового исторического жанра романа были налицо. Честь выпуска в светпервого исторического романа принадлежит Шатобриану, «Мученики» которого (пятитомный роман из эпохи Диоклетиана) появились в 1807 году.

    В поисках местного колорита Шатобриан изъездил места действия своего произведения — Афины, Рим, Иерусалим, — условие, сделавшееся обязательным для всех последующих авторов исторических романов. Однако, отцом исторического романа, сообщившим могучий импульс в этом направлении всему европейскому художественному творчеству, должно считать Вальтер-Скотта (1771—1831), этого, по словам Пушкина, «шотландского чародея», «который увлек за собой целую толпу «подражателей», действие которого «ощутительно во всех отраслях ему современной словесности». Исторические романы Вальтер-Скотта, сюжеты которых он заимствовал из родной ему шотландской («Веверлей», «Ламермурская невеста», «Пертская красавица», «Иванхоэ», «Роб-Рой» и др.), английской «Айвенго» и др. и общеевропейской («Квентин Дорвард», «Карл Смелый», и др.) истории, в пределах от завоевания Англии норманнами до XVIII в., начали выходить в свет один за другим после 1814 г. Блестящая эрудиция, мастерское изображение средневекового быта, архаичность языка, художественное правдоподобие его героев при всей героизации их в стиле народно-эпического творчества, — ставят его романы на недосягаемую высоту не только в сравнении с английскими предшественниками, писателями XVIII в. (Вальполь с его знаменитым романом «Замок Отранто» 1764 г., Радклифф, С. Лии др.), которые первыми начали погружать свои произведения в потемки средневековья, в таинственную тень готических замков и церквей, но и делают их до сих пор одним из лучших образцов исторического романа вообще. Большим или меньшим влиянием Вальтер-Скотта окрашены решительно все исторические романы, появившиеся в европейских литературах за первую половину XIX в., не исключая и таких значительных произведений, как «Сен-Марс», А. де-Виньи, по признанию автора написанный в модном роде, с целью обратить внимание на его до тех пор незамечавшиеся стихи, и, действительно доставивший ему громкую известность; «Хроника царствования Карла IX» (1829 г.) Мериме и даже романы В. Гюго («Ган Исландец», «Маска смеха» и «Собор Парижской богоматери», 1831 г.). Написанию всех этих произведений предшествовала самая тщательная научная подготовка: А-де-Виньи изучил для своего романа около трехсот исторических исследований и рукописей, знаменитый роман Гюго «Собор Парижской богоматери» блещет исключительной эрудицией в области топографии средневекового Парижа. Однако, говорить об их исторической правде можно только условно. А-де-Виньи в предисловии к «Сен-Марсу» — «размышления об истинности в искусстве», — набрасывая поэтику исторического романа, прямо указывает, что пути историка и художника резко иные. Для первого единственно ценным является сомнительная истинность добываемых им мертвых исторических фактов; второй творческой своей интуицией, в основу которой кладется та или иная легенда, создает некое новое бытие, при всей своей идеальности, ничуть не уступающее реальной правде данной исторической действительности. «Собор Парижской богоматери» написан в блестящих импрессионистских тонах, с изумительным, окрашенным влиянием Шатобриана, проникновением в жизнь предметов (критика давно указывала, что главным и единственным героем романа является тот величественный готический собор, на зловеще-торжествснном фоне которого развертываются все его пестрые происшествия); что же касается его человеческих образов, то они автору явно не удались и говорить об их художественно-исторической правде не приходится. В Италии творчество Вальтер-Скотта нашло себе наиболее блестящее отражение в романе Манцони «Обрученные» (promessi sposi; первая редакция в 1825—27 г.г.). В отличие от романов Вальтер-Скотта с их аристократической тенденцией, сказывающейся и в романе А. де-Виньи, Манцони кладет начало народному историческому роману, рассказывая историю любви двух простых крестьян, насильственно отторгаемых друг от друга и после ряда всяческих испытаний, которыми была так чревата изображаемая историческая эпоха (период испанского засилья, знаменитой Миланской чумы), благополучно соединяющихся в конце романа. В свою очередь под влиянием Манцони написаны исторические романы Гверацци («Осада Флоренции», «Беатриче Ченчи»), Массимо д'Адзелио и др. В Германии влияние Вальтер-Скотта породило романы Вилибальда Алексиса (Геринга), этого «Скотта Бранденбурга», произведения которого («Штаны рыцаря Бредова» и др.) отличаются смелым юмором, замечательный роман Шеффеля — «Эккегард» (из жизни Швабии X в.), в котором твердая научно-историческая почва только способствует силе и свободе творческого полета. Этого отнюдь нельзя сказать о развитии немецкого исторического романа вообще, пошедшего как раз теми путями, против которых восставал А. де-Виньи. Большинство немецких авторов, по большей части ученые — египтолог Эберс (1837—98 г.г. романы «Дочь Фараона», «Император» и др.), историки Дан («Борьба за Рим», 1876, «Крестоносец» 1885), Гаусрат («Антиной») и др., — смотрят на роман, как на средство для популяризации своего научного знания, отягощая его бесконечным историко-археологическим балластом. Зато в дальнейшем развитии французского исторического романа история, как раз наоборот, является всего лишь наиболее удобной почвой для безудержного расцвета романа приключений. Образцы последнего дает, по занимательности своей не имеющее равного в мировой литературе, творчество А. Дюма-отца (1802—1870), в многотомной серии своих, по большей части, свободно переливающихся друг в друга романов с чисто-галльским весельем и блеском пробегающего сквозь всю французскую историю до великой революции включительно. Совершенно новый образец художественно-исторического творчества — знаменитое произведение Флобера «Саламбо» (1862), представляющее героическую попытку воскресить почти неведомую нам Карфагенскую культуру. Роман выполнен ни разу не дрогнувшей рукой художника-парнасца и дышет подлинным «пафосом расстояния», переливая холодными огнями чуждой нам, но великолепной и трагической, потому что обреченной на гибель, красоты. Роман Флобера не оставил после себя никакой литературной традиции. Наобоޑ¬ Вальтер-Скоттовская струя забила в 80-е годы с новой силой в творчестве польского романиста Г. Сенкевича (романы из польской истории: «Огнем и мечом», «Потоп», «Пан Володыевский», «Меченосцы» и др., и из истории первых веков христианства — знаменитое «Quo vadis»). Тщательное изучение эпохи (в его романах почти нет фактических ошибок) соединяется в Сенкевиче с первоклассным художественным талантом, делающим чтение его романов почти столь же увлекательным, как чтение произведений А. Дюма-отца. Из других авторов исторических романов на Западе следует отметить англичанина Бульвера-Литтона (1803—1873 «Последние дни Помпеи» и др.), поляка Крашевского (1812—1887), шведа Рюдберга. В России с первой оригинальной попыткой исторического «повествования» сталкиваемся в основанной, по уверению автора, на исторической истине повести Карамзина «Наталья, боярская дочь» (1792). Однако, трудность овладения исторической эпохой в ней не только не разрешена, но и осознана автором, как неразрешимая. «Читатель догадается», — пишет он в коротком предисловии к повести, — «что старинные любовники говорили не совсем так, как здесь говорят они, но тогдашнего языка мы не могли бы теперь и понимать». В результате этого осознания действующие лица повести и говорят, и чувствуют на современном Карамзину литературном жаргоне сентиментализма. Влияние Вальтер-Скотта, показавшего, как можно заставить своих героев говорить на языке, свойственном их эпохе, так, чтобы он был понятен и современным читателям, сказалось, прежде всего, в Пушкине. Об его «Арапе Петра Великого», начатом в 1827 г., Белинский писал: «Эти семь глав неоконченного романа, из которых одна упредила все исторические романы г.г. Загоскина и Лажечникова, неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа порознь взятого и всех их вместе взятых». Однако, в сознании современников гораздо больше, чем «Арап Петра Великого» и даже «Капитанская дочка» (1836) отразились создавшие славу этого жанра исторические романы Загоскина («Юрий Милославский» 1829, «Аскольдова могила» 1833, «Брынский лес» 1845 и мн. др.) и Лажечникова («Последний новик» 1831—33, «Ледяной дом» 1835, «Басурман» 1838 и др.). «Война и мир» Льва Толстого (1860), эта «Русская Илиада», где в гигантскую паутину истории затканы все борения и страсти человеческого сердца, все искания и печали человеческого духа, где рядом с исключительно меткими портретами великих участников событий 12-го года, дана широкая картина быта, — а вся эта воздушная постройка носится по темным волнам оригинального философско-исторического мировоззрения автора, — дает единственный в своем роде образец мирового исторического романа, в то же время не умещаясь целиком в рамках только этого жанра.

    Между «Капитанской дочкой» и «Войной и миром» должна быть названа историческая повесть Гоголя «Тарас Бульба», условная романтика которой и прямо противоположная романам Сенкевича идеализация казачества не отнимают ее выдающихся художественных достоинств. Наоборот, излюбленный юношеством роман А. Толстого «Князь Серебряный» 1861 (из эпохи И. Грозного) мало оригинален, следуя с одной стороны композиционной манере западного романа, с другой — продолжая традиции романов Загоскина и Лажечникова. Из других русских авторов исторических романов, не считая Писемского с его «Масонами» (1880) должно назвать гр. Салиаса-де-Турнемир («Пугачевцы» 1874, в которых сказывается сильное влияние «Войны и мира»), Данилевского («Мирович» и мн. др.), Вс. Соловьева («Волхвы» 1889, «Великий Розенкрейцер» 1890 и др.), Мордовцева («Великий раскол», «Двенадцатый год» и мн. др.); из новейших — Мережковского (историческая трилогия «Христос и Антихрист», роман «Александр I») и В. Брюсова («Алтарь победы» и замечательный «Огненный ангел»).

    См.: Сиповский. «Из истории русского романа», Боборыкин — «Европейский роман»; Головин — «Русский роман и русское общество».

    Д. Благой.