Akademik

        (Blanchot) Морис (р. 1907) - франц. писатель, философ, эссеист. Творч. путь Б. начался в годы Второй мир. войны романами “Темный Тома” (1941, вторая ред. 1950) и “Аминадав” (1942). В дальнейшем Б.-прозаик писал преимущественно повести: “При смерти” (1948), “В желанный миг” (1951), “Последний человек” (1957) и др. Тогда же началась и деятельность Б. — критика и эссеиста; его многочисл. статьи собраны в кн. “Лотреамон и Сад” (1949), “Обречено огню” (1949), “Пространство лит-ры” (1955), “Грядущая книга” (1959), “Бесконечный диалог” (1969) и др. С 70-х гг. Б. выпускал в осн. соч. смешанного жанра, состоящие из разнородных, худож. и филос., фрагментов: “Шаг по ту сторону” (1973), “Катастрофическое письмо” (1980) и др.

        Философско-критич. эссе Б., в большинстве своем написанные на материале худож. лит-ры и философии 20 в., создавались под влиянием таких мыслителей, как Ницше, Хайдеггер, Левинас, и таких писателей и поэтов, как Малларме, Кафка, Батай. Существ, роль в становлении взглядов Б. сыграла воспринятая во многом благодаря Левинасу ср.-век. иудаистская философия, особенно идея сотворения мира как умаления, а не приращения бытия: Бог, создавая отдельный от себя мир, как бы выгораживает в своей бытийной полноте участок не-себя, небытия. Такую негативную природу имеет, по мысли Б., и всякий творч. акт, совершаемый человеком, в частности создание лит. произведения. В нек-рых, преимущественно ранних текстах, эта негатив-ность толкуется Б. в смысле диалектич. отрицания: уже в простейшем акте номинации, указывает Б. вслед за Гегелем, Малларме и Сартром, утрачивает свою реальность не только конкр. именуемая вещь, но и вообще весь мир, превращаемый в знак, отбрасываемый в область “возможного”, воображаемого. Подменяя реальные вещи словами, лит-ра не может остановиться, пока не изгонит бытие из всего мира; в этом смысле образцовым писателем оказывается маркиз де Сад, с его неутолимой страстью к разрушению и поруганию любых бытийных ценностей. Писатель “ничтожит” окружающий мир, а тем самым неизбежно уничтожает и себя самого, поэтому творч. акт сопоставим со смертью, с актом самоубийства, только это самоубийство творческое — “смерть приводит к бытию... небытие помогает созиданию мира”.

        Уничтожить мир — значит лишить его осмысленности; этого настойчиво добивается совр. писатель, и этого не дано “настоящему” самоубийце (образ Кириллова из “Бесов”), к-рый до конца остается в рамках своего сознательного — а, стало быть, осмысленного — экзистенциального проекта. При разрушении, упразднении смысла от мира остается “нейтральное”, темное и немое “пространство лит-ры”, пространство “сущностного одиночества”, где нет времени и целенаправленного движения, а возможны лишь “блуждания”, подобные странствиям Моисея по пустыне (практич. вариант таких блужданий — “автоматич. письмо” сюрреалистов). Из метафизич. пустоты рождается слово, пророческое и литературное: так главным итогом странствий народа иудейского явилось не завоевание мира, а обретение Книги завета.

        Понятие “нейтрального”, небытийного, к-рое скрывается в глубине бытийного мира, разрабатывается в ряде текстов Б. Образом такого странного Ничто служит, в частности, “коловращение слов” (ressassement eternel, переосмысленный ницшеанский мотив “вечного возвращения”) — безличный, неопр. поток речи, к-рый сохранился бы в нашей жизни после исчезновения лит-ры. Задача писателя, творца-разрушителя, состоит в том, чтобы принудить к молчанию даже и эту “ничью” речь, отвоевать у гула человеч. языка островок небытия-безмолвия. Соответственно задача критики, в противоположность бытующим представлениям, состоит не в погружении исследуемого произведения в максимально плотный смысловой контекст, а, напротив, в изъятии его из контекста, в создании вокруг него разреженной атмосферы пустоты и безмолвия. Критика и филос. мысль должны стремиться рассматривать Другого (напр., исследуемого автора) как абсолютно чуждого субъекта, не имеющего с нами “общего горизонта”, как некое подобие мертвеца, с к-рым невозможен диалектич. диалог. Критич. текст, нацеленный на такое постижение абсолютной инаковости, должен отказаться от континуальности и усвоить себе дискретную, фрагментарную структуру.

        Конкр. выражениями такой творч. программы оказываются, согласно Б., утопия Книги у писателей типа Малларме, “блуждающая” писательская стратегия Кафки, “опыты-пределы” совр. мистиков, напр. Батая или С. Вейль. Концепция безмолвия, “отсроченности смысла” как идеала лит. творчества, а также связанные с нею идеи иллокутивной “смерти автора” и “гула языка”, глубоко усвоенные франц. “новой критикой” и постструктурализмом у (в частности, Р. Бортом), были впервые с большой философ, глубиной сформулированы в работах Б. В своем собств. худож. творчестве Б. также реализует идеи такого рода, стремясь к максимальной абстрактности, бытийной разреженности атмосферы, обезличенности персонажей: нек-рые из них (в повестях “При смерти”, “Последний человек”) непосредственно переживают мистич. опыт смерти. С помощью повторов, намеренных неясностей фабулы, мотивов бессилия языка и его гибели в произведениях Б. создается оригинальный худож. эффект “утечки”, ускользания смысла. В поздних книгах Б. окончательно отказывается даже от слабых остатков сюжета и переходит к фрагментарному построению, где отд. островки смысла (и — иногда — сюжетности) теряются в общем течении дисконтинуального текста. Лит-ра здесь имеет тенденцию превращаться в иную, комбинаторно-игровую (хотя и в высшей степени ответственную) деятельность, лишенную катартического разрешения и не отягощенную ответственностью за судьбу конкр. героя.

франц. писатель, философ, эссеист. Творч. путь Б. начался в годы Второй мир. войны романами “Темный Тома” (1941, вторая ред. 1950) и “Аминадав” (1942). В дальнейшем Б.-прозаик писал преимущественно повести: “При смерти” (1948), “В желанный миг” (1951), “Последний человек” (1957) и др. Тогда же началась и деятельность Б. — критика и эссеиста; его многочисл. статьи собраны в кн. “Лотреамон и Сад” (1949), “Обречено огню” (1949), “Пространство лит-ры” (1955), “Грядущая книга” (1959), “Бесконечный диалог” (1969) и др. С 70-х гг. Б. выпускал в осн. соч. смешанного жанра, состоящие из разнородных, худож. и филос., фрагментов: “Шаг по ту сторону” (1973), “Катастрофическое письмо” (1980) и др.

Философско-критич. эссе Б., в большинстве своем написанные на материале худож. лит-ры и философии 20 в., создавались под влиянием таких мыслителей, как Ницше, Хайдеггер, Левинас, и таких писателей и поэтов, как Малларме, Кафка, Батай. Существ. роль в становлении взглядов Б. сыграла воспринятая во многом благодаря Левинасу ср.-век. иудаистская философия, особенно идея сотворения мира как умаления, а не приращения бытия: Бог, создавая отдельный от себя мир, как бы выгораживает в своей бытийной полноте участок не-себя, небытия. Такую негативную природу имеет, по мысли Б., и всякий творч. акт, совершаемый человеком, в частности создание лит. произведения. В нек-рых, преимущественно ранних текстах, эта негативность толкуется Б. в смысле диалектич. отрицания: уже в простейшем акте номинации, указывает Б. вслед за Гегелем, Малларме и Сартром, утрачивает свою реальность не только конкр. именуемая вещь, но и вообще весь мир, превращаемый в знак, отбрасываемый в область “возможного”, воображаемого. Подменяя реальные вещи словами, лит-ра не может остановиться, пока не изгонит бытие из всего мира; в этом смысле образцовым писателем оказывается маркиз де Сад, с его неутолимой страстью к разрушению и поруганию любых бытийных ценностей. Писатель “ничтожит” окружающий мир, а тем самым неизбежно уничтожает и себя самого, поэтому творч. акт сопоставим со смертью, с актом самоубийства, только это самоубийство творческое — “смерть приводит к бытию... небытие помогает созиданию мира”.

Уничтожить мир — значит лишить его осмысленности; этого настойчиво добивается совр. писатель, и этого не дано “настоящему” самоубийце (образ Кириллова из “Бесов”), к-рый до конца остается в рамках своего сознательного — а, стало быть, осмысленного — экзистенциального проекта. При разрушении, упразднении смысла от мира остается “нейтральное”, темное и немое “пространство лит-ры”, пространство “сущностного одиночества”, где нет времени и целенаправленного движения, а возможны лишь “блуждания”, подобные странствиям Моисея по пустыне (практич. вариант таких блужданий — “автоматич. письмо” сюрреалистов). Из метафизич. пустоты рождается слово, пророческое и литературное: так главным итогом странствий народа иудейского явилось не завоевание мира, а обретение Книги завета.

Понятие “нейтрального”, небытийного, к-рое скрывается в глубине бытийного мира, разрабатывается в ряде текстов Б. Образом такого странного Ничто служит, в частности, “коловращение слов” (ressassement eternel, переосмысленный ницшеанский мотив “вечного возвращения”) — безличный, неопр. поток речи, к-рый сохранился бы в нашей жизни после исчезновения лит-ры. Задача писателя, творца-разрушителя, состоит в том, чтобы принудить к молчанию даже и эту “ничью” речь, отвоевать у гула человеч. языка островок небытия-безмолвия. Соответственно задача критики, в противоположность бытующим представлениям, состоит не в погружении исследуемого произведения в максимально плотный смысловой контекст, а, напротив, в изъятии его из контекста, в создании вокруг него разреженной атмосферы пустоты и безмолвия. Критика и филос. мысль должны стремиться рассматривать Другого (напр., исследуемого автора) как абсолютно чуждого субъекта, не имеющего с нами “общего горизонта”, как некое подобие мертвеца, с к-рым невозможен диалектич. диалог. Критич. текст, нацеленный на такое постижение абсолютной инаковости, должен отказаться от континуальности и усвоить себе дискретную, фрагментарную структуру.

Конкр. выражениями такой творч. программы оказываются, согласно Б., утопия Книги у писателей типа Малларме, “блуждающая” писательская стратегия Кафки, “опыты-пределы” совр. мистиков, напр. Батая или С. Вейль. Концепция безмолвия, “отсроченности смысла” как идеала лит. творчества, а также связанные с нею идеи иллокутивной “смерти автора” и “гула языка”, глубоко усвоенные франц. “новой критикой” и Постструктурализмом у (в частности, Р. Бартом), были впервые с большой философ. глубиной сформулированы в работах Б. В своем собств. худож. творчестве Б. также реализует идеи такого рода, стремясь к максимальной абстрактности, бытийной разреженности атмосферы, обезличенности персонажей: нек-рые из них (в повестях “При смерти”, “Последний человек”) непосредственно переживают мистич. опыт смерти. С помощью повторов, намеренных неясностей фабулы, мотивов бессилия языка и его гибели в произведениях Б. создается оригинальный худож. эффект “утечки”, ускользания смысла. В поздних книгах Б. окончательно отказывается даже от слабых остатков сюжета и переходит к фрагментарному построению, где отд. островки смысла (и — иногда — сюжетности) теряются в общем течении дисконтинуального текста. Лит-ра здесь имеет тенденцию превращаться в иную, комбинаторно-игровую (хотя и в высшей степени ответственную) деятельность, лишенную катартического разрешения и не отягощенную ответственностью за судьбу конкр. героя.